Дорогая мамуля - Робертс Нора

Он отпил еще глоток, раздумывая, не смыть ли все это с себя в бассейне. И тут вошла она.

Он опять ощетинился. Черт, он готов был поклясться, что чувствует, как спина у него выгибается, позвонок за позвонком, словно у кота.

– Хочешь потренироваться, дождись своей очереди. Я еще не закончил, а компания мне не нужна.

Ева хотела сказать ему, что он слишком сильно себя нагружает, что его раны еще не зажили, тело еще не обрело прежней формы. Но попробуй она это сказать, он ей шею свернет.

– Я только на минутку. Хочу сказать, что я прошу прощения. Я виновата! Не знаю, что на меня нашло. Мне стыдно за себя. – Голос у нее задрожал, но она должна была высказать все до конца и поклялась, что не заплачет. – Твоя семья. Я так рада, что ты их нашел… Клянусь тебе, я очень, очень рада. И вдруг оказывается, что где-то в глубине души я ревную, или завидую, или как там это еще называется… Меня тошнит от собственной стервозности. Надеюсь, со временем ты сможешь меня простить. Это все.

Когда она потянулась к ручке двери, Рорк тихо выругался себе под нос.

– Подожди минутку. – Он схватил полотенце, торопливо вытер лицо и взмокшие от пота волосы. – Ты умеешь свалить меня с ног одним ударом, как никто другой, клянусь. Теперь мне придется думать, мне придется спрашивать себя, что бы я чувствовал, если бы семейная ситуация сложилась противоположным образом? Ответа я не знаю, но я бы не удивился, если бы обнаружил, что маленькое ядовитое семечко засело где-то в глубине моей поганой душонки.

– То, что я сказала, было отвратительно и подло. Не понимаю, как я могла это сказать. Хотела бы я взять свои слова обратно. О боже, Рорк, как бы я хотела взять свои слова обратно!

– Мы оба в разное время наговорили друг другу много такого, что нам хотелось бы забыть. Вот давай и забудем! – Рорк бросил полотенце на скамью. – Что касается остального…

– Я была не права.

Он изумленно поднял брови.

– То ли Рождество пришло раньше времени, то ли следует объявить этот день новым национальным праздником.

– Знаю, я вела себя, как идиотка. Я вела себя так глупо, что сама себя готова была пнуть в задницу.

– Ну, это ты всегда можешь предоставить мне.

Ева не улыбнулась.

– Она приехала ради твоих денег, ты врезал ей в ответ. Все так просто. Я все усложнила, я поставила себя в центр картины, а на самом деле речь шла вовсе не обо мне.

– Это не совсем верно. Я врезал ей куда жестче, чем было нужно, потому что, с моей точки зрения, речь с самого начала шла о тебе.

У нее защипало глаза.

– Я себя ненавижу… Нет-нет, не надо, – торопливо проговорила Ева, когда он сделал шаг к ней. – Я сама должна сообразить, как мне это сказать. Я себя ненавижу за то, что не я это остановила. Я близко не подошла к самой возможности это остановить. И я набросилась на тебя, потому что я этого не сделала, не смогла, а ты смог и сделал. – Она втянула в себя воздух, осознав все до конца. – Я набросилась на тебя, потому что знала: мне это сойдет с рук. Потому что знала – где-то посреди своей беспросветной глупости, – что ты простишь меня. Ты не действовал у меня за спиной, не предавал мое доверие, ты ничего такого не сделал, а я убедила себя, что сделал. А на самом деле ты сделал только то, что надо было сделать.

– Не стоит меня перехваливать. – Теперь он сел на скамейку. – Мне хотелось ее убить. Мне кажется, я убил бы ее с наслаждением. Но тебе бы это не понравилось. Нет, совсем не понравилось бы. Поэтому мне пришлось удовольствоваться малым: я всего лишь убедил ее, что именно это я и сделаю, если она попытается еще хоть раз протянуть к кому-нибудь из нас свои липкие ручонки.

– Черт, жаль, что я этого не видела. Интересно, во сколько она меня оценила.

– А это важно?

– Мне хотелось бы знать.

– Два миллиона. Жалкая сумма с учетом всех обстоятельств, но ведь она нас совсем не знает, не так ли? – Глаза Рорка, эти глаза, пронзительно синие и пронизывающие ее насквозь, не отрывались от лица Евы. – Она же не понимает, что мы не дали бы ей ни панта. Она не понимает, что ты для меня не имеешь цены. Это всего лишь деньги, Ева. То, что у нас есть, не имеет цены.

Тут она подошла, села к нему на колени и обхватила его за плечи.

– Ну вот, – прошептал он. – Ну вот мы и приехали.

Ева спрятала лицо у него на груди.

– А что такое пант?

– Что? А-а… – Рорк засмеялся. – Это старинное слово. Ирландский фунт.

– А как сказать по-гэльски «прости меня»?