Герой-любовник, или Один запретный вечер - Гринева Екатерина

– Изучены, – механически поправила его я.

Он бросил на меня насмешливый взгляд.

– Вот-вот. И Эва вполне годится для разминки.

– Господи! Франсуа! – не выдержала я. – Ты же ее любил, она была твоей женой. Как ты можешь так поступать с ней?

– Любовь ушла, – сказал он после недолгого молчания. – А мне нужны деньги, чтобы продолжить карьеру дизайнера. Я хочу получить хорошее образование в Америке или Лондоне. Но ты слишком много болтаешь. Вернемся к тебе и твоим делам. Тебе нужно приодеться. А заодно и немного подкорректировать внешность. Сходство должно быть абсолютно полным. Теперь ты понимаешь? Приготовься к встрече со старым знакомым.

– Каким? – выдавила я.

– А это ты уж догадайся! – ухмыльнулся он.

И тут я открыла рот. Разгадка как всегда была беспощадной и убийственно-точной, разящей наповал без всякой милости и снисхождения.

Я была не просто глупенькой дурехой, а форменной кретинкой. Теперь я это понимала все ясно. Теперь я могла объяснить, почему Дмитриев проявил такой интерес к моим снимкам документов «Медицины будущего» и почему квартиру Милены Сергеевны распотрошили на следующий день после того, как Дмитриев подвез меня. И почему я раньше не сопоставила очевидные факты? Тогда я бы не попала в эту западню и нам с Костей не пришлось бы мучаться вопросом: кто стоит за всем этим? Маленький глупенький белый кролик, угодивший в капкан. Мне почему-то ужасно стало жалко себя, и я шмыгнула носом. Я поймала взгляд Франнсуа – его глаза откровенно смеялись и, отвернувшись, стала смотреть в окно.

Следующие два дня я помнила смутно. Франсуа привез меня на съемную квартиру и превратил в настоящую затворницу. Еще в машине он предупредил меня, чтобы «без всяких глупостей», иначе за мою жизнь он «не даст и дохлой мухи». Эти слова он выговорил смачно, с удовольствием, как на курсах русского языка, когда иностранцы разучивают русские пословицы и крылатые выражения.

Уходя, он запирал меня на ключ и для большей безопасности привязывал к кровати. Для того, чтобы я не сопротивлялась, он постоянно подсыпал мне снотворное в питье и я была вяло-сонной: у меня закладывало уши, подташнивало, один раз даже вырвало, кружилась голова и большей частью я лежала на кровати и дремала, слыша сквозь пелену тумана хлопанье дверью, свистящий звук электрического чайника, шум воды в ванной и другие звуки обитаемого дома.

Я пробовала отказаться от воды, тогда Франсуа ловко мне вколол снотворное, и я снова почти отключилась, погрузившись в вязкую реальность: на границе сна и яви.

Я часто вспоминала Эву – то, как мы с ней играли, будучи детьми, как ссорились в подростковом возрасте и как я ревновала ее к родителям. Сейчас мне все это казалось смешным и детским, но от этого не менее трогательным и грустным. Все мысли о Косте я старательно гнала от себя: я даже представить не могла: что он обо мне думает и какими словами кроет. Ведь я обманула его доверие, предала все то, что было между нами – вряд ли он когда-нибудь сможет это простить.

Даже если я останусь жива…

Но об этом хотелось думать в последнюю очередь.

Все другие воспоминания я старательно гнала прочь – Дениса, Милу… Сейчас этот был ненужный груз, который я не могла тащить в сегодняшний день. Ведь он так резко отличался от всей моей прежней жизни.

В один из дней, когда я пришла в чувство, ко мне на дом пришла парикмахерша и подстригла меня «под Эву». Наверное, Франсуа посулили ей вдвое больше денег за услуги на дому, и к тому же предупредил, что я психически травмированная, потому что парикмахерша – маленькая женщина с копной ярко-рыжих волос постоянно косилась на меня и старалась сделать свою работу как можно быстрее и уйти.

По указанию Франсуа парикмахерша остригла мои чудесные волосы и теперь я действительно напоминала Эву – только я была плотнее чем она и крепче. Но это можно было списать на роды… Во всяком случае сходство между нами теперь было поразительным, о чем мне не преминул сказать Франсуа.

– Здесь прядь волос немного выпусти, – диктовал мне Франсуа. – Так будет лучше.

– Меня будут рассматривать под микроскопом?

– Сучка! – и Франсуа больно ударил меня по ребрам. Лицо он не трогал: боялся подпортить «товар».

– Скоро я уеду, – капризным тоном протянул муж Эвы. – Мне уже здесь порядком надоело. Россия – не то место, где можно долго жить.

В один из дней Франсуа сказал мне, что мы выезжаем и при этом выразительно посмотрел на меня.

– Я уже поняла, что без глупостей, – меланхолично откликнулась я.

– Вот и молодец.

Он дал мне красивое серебристо-серое платье – легкое, струящееся и сказал, чтобы я его надела.

– Ты должна выглядеть как настоящая француженка.

Мы погрузились в «Ниссан», и Франсуа всю дорогу молчал. Пару раз он звонил кому-то и разговаривал по-французски.

Когда он встречался со мной глазами, я читала в них торжество и усмешку. Похоже, он радовался, что одержал победу в очередном раунде со мной. Я же ни о чем не думала. Старалась не думать.

Когда мы въехали на территорию санатория «Утренний», мне хотелось плакать от злости и бессилия. Одно утешало: две Машки и Эва в безопастности.

Не успела я выйти из машины, как ко мне подошла полная женщина в белом халате. У нее были маленькие глазки, гладкий лоб и два подбородка.

– Эта? – спросила она у Франсуа.

Он кивнул.

Женщина окинула меня взглядом и прищурилась.

– Ну пошли, милая, – почти пропела она. – Идти-то можешь?

– Могу.

Она пошла впереди, я – за ней. Замыкал шествие Франсуа.

Мы вошли через стеклянные двери и повернули направо.

– Сюда! – качнула головой женщина, пропуская нас вперед.

Мы оказались в небольшом кабинете, где уже сидел незнакомый мне врач.

– Садитесь, – взмахнул он рукой. Мы сели на стулья у стены.

Франсуа протянул ему какие-то бумаги, и врач стал просматривать их. Потом он отложил бумаги в сторону и посмотрел на меня. Ему было лет пятьдесят – гладковыбритое лицо и ямочка на подбородке. Чем-то он напоминал мне нашего бывшего учителя физкультуры.

– Подойдите ближе, – сказал он мне. – Вот. Подпишите бумагу.

Я подошла к столу и взяла в руки лист бумаги. Это было заявление о том, что я соглашаюсь на операцию и в случае осложнений не буду иметь никаких претензий.

– Подпиши, Эва! – обратился ко мне Франсуа. – Эва Даладье.

Я взяла со стола ручку и поставила размашистую подпись. Врач забрал у меня бумагу и обратился к женщине.

– Валентина Петровна, отведите пациентку в палату.

В коридоре Франсуа отвел меня в сторону.

– Теперь мы с тобой прощаемся. Веди себя прилично. Впрочем, здесь буянить тебе и не дадут. А я с тобой прощаюсь. – Он наклонился и прошептал: – Приятно было познакомиться. Жаль, что тогда… – Франсуа не закончил.