Розы от киллера - Браун Сандра

Со своего места Лозадо ощущал исходящие от нее горячие волны. Он почувствовал эрекцию. Если она занимается любовью хотя бы с десятой долей этого жара, то оправдает все его ожидания.

Она вернулась домой. Лозадо ничего так не хотелось, как присоединиться к ней и начать второй этап соблазнения, но, к сожалению, сейчас он должен заняться Треджиллом. Лозадо доехал до бара, куда Вик направился, чтобы утопить в вине свои печали.

«Бедняжка Вик», – подумал Лозадо, наблюдая, как тот уходит. Сначала его прогнала Ренни, теперь он рассорился со своим старинным другом. Нахальный ублюдок уже не казался таким нахальным.

Неожиданный стук в окно заставил его вздрогнуть. Через долю секунды в его руке оказался маленький пистолет, направленный прямо в изумленное лицо Салли Хортон.

– Господи, да это всего лишь я! – воскликнула она. – Что ты здесь делаешь?

Лозадо жутко хотелось пристрелить ее на месте за то, что она привлекла к нему внимание посторонних. Уэсли все еще стоял на другой стороне улицы, разговаривая с полицейским, который патрулировал площадь на велосипеде.

– Убирайся.

– Можно мне побыть с тобой? – заныла она. Лозадо протянул руку и открыл дверцу. Лучше пусть сидит в машине, чем орет через стекло. Салли забралась на сиденье.

– А где твой «Мерседес»? Хотя эта машинка тоже клевая. – Она провела рукой по мягкому кожаному сиденью.

Лозадо наблюдал за Уэсли. Она проследила за его взглядом.

– Он «голубой». Лозадо повернулся к ней: – Что?

– Он гомик.

Уэсли был человеком семейным. Лозадо всегда был в курсе таких вещей. У этого копа была жена и две дочери.

– Почему ты думаешь, что он «голубой»?

– Я одного парня в баре встретила. Он купил мне выпить. И все вроде шло путем, когда вошел вон тот тип. Злой, как черт. Выяснилось, что они партнеры.

Неужели она разговаривала с Треджиллом?

– Тот, другой парень, тоже черный? Она покачала головой.

– Блондин с голубыми глазами. Ковбой. Выглядит крутым, но милый.

Треджилл.

– Я не люблю гомиков, как бы мило они ни выглядели. – Салли протянула руку и погладила его ширинку. – Слушай, эта твоя пушка меня здорово завела. Как и твой пистолет. – Она засмеялась своей собственной дурацкой шутке.

– О чем вы разговаривали?

– Мы с ковбоем? Я рассказала ему, что мечтаю стать танцовщицей. И еще я рассказала ему о парне, который мне нравится и которому нравлюсь я. Догадайся, о ком?

Лозадо заставил себя улыбнуться.

– Уж не обо мне ли?

Она радостно ущипнула его.

– И он сказал…

– Ковбой?

– Ага, он сказал, что раз в твоей квартире не бывает женщин, то у меня, скорее всего, нет соперниц. А ты что скажешь?

Лозадо протянул руку и потрогал ее сосок прямо через идиотскую футболку.

– Откуда он узнал, что у меня не бывает женщин? Он спрашивал?

– Ну да, но я ему сказала… – Внезапно она замолчала и с опаской взглянула на него. – Я ничегошеньки ему не сказала. Ты не велел мне говорить о тебе, вот я и не стала. В смысле, не называла твоего имени.

– Молодец. – Он снова подергал сосок, на этот раз заставив ее поморщиться. – Знаешь, ты меня здорово разогрела.

– Я уж вижу.

– Поедем куда-нибудь, где мы сможем побыть одни.

– Мы можем и здесь этим заняться.

– Нет, то, что я задумал, здесь не получится.

Ренни взглянула на часы, стоящие на столике у кровати. Четвертый час, а она все никак не может заснуть. А без четверти шесть ей надо быть в больнице Она взбила подушку, поправила простыню, запутавшуюся в ногах, и закрыла глаза, решив ни о чем не думать и заснуть.

Через полчаса она сдалась. Пошла на кухню, налила воды в электрический чайник и включила его. Собрала все, что требуется, чтобы заварить чай, но движения ее были неуклюжи. Она два раза уронила крышку от банки с чаем, прежде чем сумела ее как следует закрыть.

– Черт бы его побрал!

Она не была уверена, кого именно «его» она имела в виду. Вика Треджилла или Лозадо. На выбор. Они занимали первое место в списке ненавидимых ею людей. За ними вплотную шел детектив Уэсли.

Ренни действительно собиралась выполнить свою угрозу – направить в полицию, к начальству Уэсли, своего адвоката. Либо пусть он ее арестовывает, либо оставит в покое. Но она отказывается жить под подозрением в преступлении, которого не только не совершала, но о котором ничего не знала.

Пять дюжин роз были присланы в уплату за оказанное «одолжение», о котором упомянул Лозадо. О чем-то другом даже думать было невозможно.