Запасной инстинкт - Устинова Татьяна Витальевна

– Экая у вас… животная, – сказал майор и сделал Гуччи “козу”. – Вот у меня собака так собака. Волкодав. “Буран” называется. Жена в прошлом году поехала на лыжах, а он за ней увязался, а на горке… у нас в Сафонове горки замечательные… а на горке к ней какая-то гопота пристала – к моей жене! – Тут он фыркнул и покрутил темноволосой головой. Полина смотрела на него во все глаза. – Ну вот. Пристала, значит, гопота, а наш Буран встал на ее защиту.

– И что? – как завороженная спросила Полина.

– А то, что одному он яйца начисто откусил, а второй сам… удалился.

– Куда… удалился?

– В пампасы, – ответил майор и показал рукой, в какие именно “пампасы” удалился второй. – Вот это я понимаю, собака, Буран-то наш. Переложили бы барышню на диванчик, господин Троепольский. Медицина, она всегда опаздывает, знаете ли.

Втроем с Сизовым и Троепольским они кое-как пристроили Леру на диван. По квартире ходили какие-то люди, заглядывали в двери.

– Кто это сделал? – спросила Полина, которой очень хотелось задать этот вопрос. – Ну кто же?! Кто?!

– Мама, – прохрипела Лера с дивана, и все на нее посмотрели. – Это мама. И Толик. Вдвоем. Я пришла, они меня ждали, а я не догадалась сразу… Специально ждали. И мама кофе мне сварила. Никогда не варила, а я спасибо сказала. А потом Толик подошел, и больше я не помню ничего.

– Ни у кого не было мотива, – сказал Арсений и потянулся за сигаретами. – Никакого. Белошеев подлец, но ему нужен был только макет и больше ничего.

– Не кури! – прикрикнул майор. – Еще не хватает нам здесь ЧП федерального масштаба!

– У Фединой сестры был мотив, у единственной, а я догадался только третьего дня, когда услышал про завещание. Завещание, твою мать! Кто это в сорок лет завещание пишет! А он написал. Она ему набрехала, что Лера его дочь – чтобы он деньги охотней давал. Что, мол, подруга юности родила от него, а благородная Галя подобрала ребенка и воспитывала. Ну, он, романтик чертов, поверил и деньги стал давать, а потом появилась Зоя Ярцева, и Галя переполошилась. Она приехала с ним отношения выяснять, подъездом ошиблась, как и я. Между прочим, я фотографию украл, на которой Галя с Лерой, и показал тетке из соседнего подъезда, у которой глаз-алмаз, той, что мне сказала, что “девушка приходила”. Тетка ее узнала, Галю.

Майор кивал, как китайский болванчик.

– Меня, блин, сбило, что в тот вечер у Федьки были вообще все! Все! Даже Сизов приезжал! Я нашел в банке окурок и думал, что это Полькин, а оказалось, что она сигареты Грише отдала!

– И я приезжала… – прохрипела с дивана Лера. – Он нам с Гришей видеться не разрешал. Я хотела его уговорить, поднялась в квартиру, а он… мертвый. И ты… меня застал, а я… убежала.

– Идиотка, – пробормотал Троепольский. – И еще эта записка дурацкая, в которую были ножницы завернуты! Ты что, думаешь, я совсем дурак? Не записка, а как бы алиби! Это ты мне пыталась внушить, что весь тот день Гришка был с тобой, да? А на самом деле он тоже приезжал, и ты решила, что он убил Федьку, потому что видела его у подъезда. А он?

Тебя видел?

– Нет, – буркнул Сизов. – Я ее не видел. Но Федор… знал, что у нас… что мы… Он категорически не хотел. Он говорил – ты ей в отцы годишься! Мы даже подрались однажды, а Лера мне сказала, что видела меня возле дома, и думала, что это я его… А я даже в квартиру не входил, на площадке покурил и уехал. Я решил, что все равно ничего из наших разговоров не выйдет, и Леру я не брошу.

– Завещание он написал в пользу Леры, – мне майор сказал, – а Галя этого даже предположить не могла, – подытожил Троепольский. – Решила имитировать Лерино самоубийство. И вот что из этого вышло. И контролирует она себя не так, чтобы очень…

– Это точно, – беспечно согласился майор. – Не так, чтобы очень. Ну что? Вот и медицина подгребла.

– Гриша! – хрипло крикнула Лера.

– Троепольский, – позвала Полина.

Он взглянул на нее и вышел следом за санитарами.

Никоненко позвонил Арсению через два дня и скупо сообщил ему, что подозреваемая, то есть Галя, во всем призналась. Она всю жизнь панически боялась, что брат перекроет денежный кран. Как-то в припадке такого приступа страха она наплела Федору про его школьную любовь – Галя доподлинно знала от Федора же, который в юности делился всем с сестрой, о его детском романе. Воспользовавшись тем, что когда она, Галя, была беременной, Федор служил в армии, она сочинила историю в духе бразильских сериалов. Мол, твоя девочка, Федя, родила, погибла в автокатастрофе, а ребенка, мол, забрала я. Был, дескать, у меня могущественный покровитель, которого я разжалобила… и он помог в удочерении. Из всего этого только авария была правдой.

Романтик Федор поверил “жалостной” истории, тем более ему льстило, что у него такая взрослая дочь, такая красивая. Мать он даже спрашивать не стал, правда ли это, – она была в маразме, да и тетку лучше не беспокоить. Они же столько лет все от него скрывали. Но Галя переборщила. Убив в припадке ярости Федора в его наемной квартире, она пришла в себя и решила, что все будет хорошо, но звонок нотариуса поверг ее в отчаяние – все досталось Лерке, а как же она, Галя? План был хорош – она убьет Леру, но для всех та покончит жизнь самоубийством…

– А Толика арестовали? – спросил Арсений.

– Нет, вас дожидались! – ответил шутник-майор. – Кстати, Галю освидетельствуют врачи на предмет вменяемости.

– А чем она убила Федора?

– А молотком. – Троепольскому показалось, что майор зевнул на том конце провода. – У Грекова в углу комнаты какое-то барахло навалено было. Ну и молоток. Она схватила молоток и ударила, а потом, не будь дурой, забрала орудие убийства с собой и избавилась от него где-то по пути домой. Вот Институт имени Сербского пусть теперь разбирается с этой вашей Галей.

– Держите меня в курсе, – сказал из вежливости Троепольский. Если честно, ему совсем не хотелось знать, что будет с “этой вашей Галей”.

Заявление он подписал, не глядя. Лаптева забрала заявление таким движением, как будто он сунул ей конверт, зараженный спорами сибирской язвы, и вышла, не сказав ни слова, и это было ужасно. Он жаждал скандала и надеялся на него, а она даже дверью не хлопнула.

Он походил по кабинету. Сел перед монитором. Потыкал в пару каких-то иконок и посмотрел, что вывалится. Что-то вывалилось, но он так и не понял, что именно. Тогда он закурил и нажал кнопку на селекторе. Эта кнопка означала, что ему нужен кофе.

Примерно на половине сигареты в дверь поскреблись, и появилась Шарон Самойленко с кофейной чашкой в лапке. Ее Троепольский никак не ожидал.

– Вам чего?!

– Так кофе вот, – тараща глаза, сказала Шарон и показала на чашку. – Вы просили. Просили или нет?