Колодец забытых желаний - Устинова Татьяна Витальевна

— Придумал.

— Перестань со мной соглашаться, черт тебя побери!

— А что мне делать?

Она сбилась и замолчала, рассматривая его, как будто собиралась с силами.

— Я не доставлю тебе ни одной минуты лишних хлопот, — выговорила она ему в лицо с королевской гордостью и королевским же презрением и раздула ноздри. — Но сейчас ты мне должен.

— Что я тебе должен?

— Себя.

Она кинула на пол свое пальтишко, перешагнула через него и схватила Олега за руки, повыше локтей.

— Себя! — повторила она, глядя ему в глаза.

Олег Петрович пошатнулся.

— Ничего, — сквозь зубы выговорила она. — Переживешь!..

Она стиснула его шею — даже не обняла, а именно стиснула — и стала целовать куда попало, куда только доставали ее губы, горячие и требовательные, и распластала огненную ладонь у него на спине, и от этой ладони верх и вниз хлынул жар. Вот уж этого Олег Петрович никак не ожидал — словно горячая лава потекла по позвоночнику!

Впрочем, он вообще не ожидал ничего подобного!

Неловко переступив ногами, он попробовал было обнять ее, но она не далась. Она шла в атаку, и капитуляция ее не устраивала!

Она целовала его глаза и губы, и еще куда-то в щеку, очень неловко, и он сам не заметил, когда, очнувшись от изумления и всей этой нелепицы, вдруг стал ей отвечать. Она и так пылала, как ведьма на костре, и кажется, не получала от этого никакого удовольствия, а от его робких попыток разозлилась еще больше.

Ее руки метались по его плечам и груди, маленькие, крепкие, шершавые ручки, и он не мог ни поймать, ни остановить их. Там, где она трогала его позвоночник, тонкая шерстка на нем вставала дыбом, и он еще успевал этого стесняться! Во рту пересохло, и ее лихорадочно горящие глаза не отпускали его глаз. Он попробовал было закрыть их, но она приказала сквозь зубы:

— Смотри на меня!

И он стал смотреть.

Все это, наверное, больше было похоже на потасовку, чем на любовь, впрочем, какая уж тут любовь, когда дело зашло так далеко!..

Огненной ладонью она залезла к нему в джинсы, но этого ей показалось мало, и, сжав зубы, она стала тащить их с его бедер, и у нее ничего не получалось!

— Расстегнуть, — сказал он сухим, как осенний лист, ртом. — Нужно расстегнуть.

И тогда она выпрямилась и снова уставилась на него своими глазищами, а он замычал и замотал головой. За руку, как маленького, она потащила его за собой, и он не успевал за ней, так она торопилась, и идти ему было неудобно, и он никак не мог сообразить, куда она его ведет.

Она останавливалась и снова прыгала на него, не оставляя ему никакой надежды на спасение, и ее руки были везде, и в голове у него только бухала кровь, и снова показалось, что он падает в колодец, и свет уходит вверх и вдаль, и стены наваливаются на него.

— Куда?!. — наконец догадался он спросить, когда она снова потащила его. — Куда?

— В спальню! Где твоя чертова спальня?

Он сообразил не сразу, а сообразив, головой показал ей на дверь, и она снова потащила его.

В спальне было светло, и все двери распахнуты — и в гардеробную, и в ванную.

Кажется, с ним что-то случилось именно в этой ванной, и совсем недавно, только он никак не мог вспомнить, что именно.

Преобразившаяся, новая Ника, которой он не знал, толкнула его на кровать, сорвала с него джинсы и кинулась на Олега. Ему показалось, что черная молния сверкнула в воздухе — так прыгает пантера, так поражает змея. Он хотел даже от нее защититься и не смог. Он поймал ее в самый последний момент, прижал к себе, и ее одежда неприятно и тягостно поразила его измученное воображение — разве бывают пантеры в одежде?! Неловкими руками он стал стаскивать с нее тряпки, а она все не давалась, вырывалась и падала на него, и завоевывала и получала все, что хотела.

— Ника! — попросил он. — Ника, ну, пожалуйста!..

И тогда, рыча от нетерпения, она через голову стащила водолазку и еще что-то ненужное, что было на ней, что закрывало ее от него, и он почувствовал ее тело — напряженное, вытянутое, дрожащее и огненное, словно тот самый ведьминский костер теперь горел у нее внутри, сжигал внутренности.

Она показалась ему совершенным существом, гладким, стремительным и неукротимым. У нее было изумительное тело, и оправдались все самые худшие его подозрения. Когда исчезли дурацкие тряпки, так ей не шедшие, она оказалась очень женственной, погибельной, порочной.

Вдруг он подумал, что все великие художники писали обнаженных женщин именно поэтому — чтобы избавиться от наваждения, сделать его публичным, потому что в одиночку выносить это было почти невозможно.

— Ты меня убьешь, — пробормотал он, закидывая голову.

— Так тебе и надо!

И он знал, что она права — так и надо, только так и надо, и невозможно по-другому, и все другое просто обман, пустышка!..

Он не понял, когда ее буйство приостановилось, и она задышала чаще, и звериные когти вдруг убрались, и остались только проворные и сильные женские руки, которые ласкали его. Он не понял, когда прекратился поединок и они оказались вместе по эту сторону вселенной!..

Теперь он готов был разорвать ее на части, и приходилось строго контролировать себя, чтобы на самом деле не разорвать, и он вроде бы контролировал, все время опасаясь, что ему не хватит сил.

И в какой-то момент их действительно не хватило.

Я больше не смогу. Я умру, ну и пусть.

Если это единственная оставшаяся у меня возможность, значит, так тому и быть.

Его пантера, превратившаяся в женщину, кусала его за плечо, кажется, больно, и в ушах звенело, и он точно знал, что будет дальше, — впрочем, никто не знает, что случается, когда небо падает на землю, потому что живых после этого не остается и некому рассказать!

Теперь он поймал взглядом ее глаза и больше не отпускал, и даже придержал руками ее голову, чтобы она не смела их отводить, и он сказал то, что имело для него значение, то, что стало очевидным именно в эту секунду.

— Только ты, — сказал он.

И на миг все остановилось, и потом понеслось вскачь, все ближе и ближе к пропасти, за которой неизвестно что — ведь никто не знает, что случается, когда небо падает на землю! Его не пугала пропасть, и не пугало вообще ничего, и он мимолетно удивился, что эта женщина так долго от него пряталась, и когда, ударив в последний раз, замерло и развалилось на мелкие кусочки сердце, он точно знал, что все это — не зря. Неспроста.

Он не отказался. Нельзя плевать судьбе в лицо!..

Когда он стал соображать, выяснилось, что лежат они почему-то не на кровати, а на полу рядышком и Ника, свернувшись калачиком и отвернувшись от него, тяжело дышит, и он даже испугался, что она плачет.

— Ника?!

— Все нормально, — глухо сказала она. — Сейчас я встану и пойду в ванную.