Жених эконом-класса - Ларина Арина

Она тоже хотела жить только вдвоем. Елизавета всегда говорила, что первейшая угроза личному счастью – чужое мнение. А жить с родителями и не быть в курсе их мнения не получилось бы ни при каких обстоятельствах.

– У меня, конечно, не хоромы, но разве это главное? – подбодрил ее Саша, ковыряясь ключом в огромной деревянной двери. Цвет у нее был довольно несимпатичный, больше всего этому безрадостному колеру подходил эпитет «неожиданный».

К огромному изумлению Катерины, квартира оказалась коммунальной, и не просто коммунальной, а каким-то реликтовым монстром эпохи ударного построения социализма. Длинный облезлый коридор с мутной лампочкой, висевшей на обмотанном изолентой шнуре, напоминал часть некоего муниципального учреждения типа заштатной больницы или общественной бани, где снует туда-сюда масса полуодетого народа из социальных низов.

Первым навстречу выплыл дядька в широченных семейных трусах. Другой одежды на его тщедушном теле не имелось, зато физиономию жильца украшали два желто-фиолетовых фингала, делавших его похожим на лемура. Он степенно поклонился, сделав пару вихляющихся движений корпусом, видимо, ловил равновесие, и, не имея сил на произнесение торжественной речи, изобразил гостеприимный жест, приглашая проходить в глубь квартиры.

– Я тебя потом со всеми познакомлю, – Саша ловко обошел аборигена и дернул Катерину за собой.

– А обувь снимать? – прошептала Катя.

– В комнате, а то сопрут, – пояснил кавалер и толкнул ближайшую к выходу дверь.

Узкая, похожая на часть коридора комната потрясала воображение. Из мебели там имелась лишь раскладушка и глянцевая обложка журнала, пришпиленная к стене. С обложки улыбалась молоденькая поп-звезда.

– А вот и я! – пробасил кто-то за спиной и пихнул парочку в помещение.

– Шнырь, – обрадовался Саша и троекратно расцеловался с мужиком, похожим на давно не бритого колобка.

«Сейчас я проснусь, и ничего этого не будет!» – закрыла глаза Катя, ощущая дурноту и жгучие слезы.

Все оказалось не так плохо, как могло бы быть. Хорошее познается в сравнении. Не начнись переселение со столь сильного потрясения, дальнейшее не вызвало бы столь бурной радости.

В «куске коридора» жил Шнырь. Он был лучшим другом, бывшим одноклассником и почти родным человеком для Саши. Величали Шныря тоже Александром, но население коммуналки, дабы не путать фигурантов, с давних пор именовало одного Шнырем, а другого Ползуном.

– А почему Ползун? – расстроилась Катя. Слово ей не понравилось категорически.

– Ползал тут… когда маленький был, – туманно пояснил Саша. – Не помню, если честно. Прицепилось как-то, все и называют.

Скудость обстановки в комнате Шныря объяснялась просто: от него недавно ушла жена, прихватив все имущество. А соседи, утром с интересом наблюдавшие за выносом мебели, вечером дружно сочувствовали вернувшемуся со смены супругу.

У Саши комната была большой, светлой, но выглядела как-то бедно и по-деревенски. Возможно, это ощущение поддерживал огромный обшарпанный холодильник, урчавший у дверей, или больнично-белые занавесочки, висевшие на веревке поперек двух покрашенных голубой краской окон. При этом сверху свисали тяжелые шторы, обильно украшенные блестящими полосками цвета рыбьей чешуи. Единственное, что радовало, – здесь не чувствовалось женской руки.

Оглядев помещение, Катерина поняла: в ближайшее время она медленно, но верно будет формировать в Сашином сознании мысль о том, что надо переехать к родителям.

После первого же утра в новом жилище Катя еще больше укрепилась в своем мнении: надо съезжать, причем срочно. И если Сашин потрясающий темперамент, не шедший ни в какое сравнение с сонным Борюсиком, позволял закрывать глаза на пожелтевшие обои, потрескавшуюся штукатурку и искусственные цветы, щедро развешанные по всему периметру комнаты, то первая же кухонная стычка показала, что Катя – чужая на этом празднике жизни и своей здесь никогда не станет.

Вечером Саша устроил ей ужин при свечах. Все было вполне романтично, и даже Шнырь, периодически вламывавшийся в комнату со всякими второстепенными вопросами, не испортил общего настроя. А утром Катя, начитавшаяся в своей библиотеке разных умных и не очень книг, решила сделать ответный шаг и приготовить любимому завтрак. Ей не хотелось напрягать любимого человека с самого начала, хотя Кротова и доказывала всегда с пеной у рта, что «строить» мужиков надо с первого мгновения, и если просить по максимуму, то есть шанс получить с них хоть что-нибудь, иначе самым щедрым подарком в семье будет считаться вынос мусора Восьмого марта. Катя хотела понравиться, показать свою неизбалованность и приспособленность к нормальным человеческим условиям. Тем более что накануне в Сашиной речи проскользнула пара слов о том, что она-де выросла под крылышком у родителей и хозяйским премудростям ей еще учиться и учиться.

Выйти в люди было не в чем, поэтому пришлось надеть свою повседневную одежду и Сашины огромные тапки, похожие на лыжи.

«Какой у него размер большой», – с гордостью и уважением подумала Катерина, потоптавшись внутри обувки и с нежностью посмотрев на сладко спящего жениха.

Из коридора доносилась ругань, стук и бормотание телевизора. Обитатели квартиры, несмотря на ранний час и выходной день, уже вовсю общались.

Посетить удобства оказалось делом весьма затруднительным. Перед туалетом стоял огромный смурной мужик и деловито пинал косяк, оглашая округу нецензурной лексикой, без особого, впрочем, энтузиазма. Он вяло выговаривал все известные слова ровным равнодушным голосом. Так диктор пересказывает программу передач.

В просторной кухне толкалось человек десять. У плиты ругались несколько женщин, в углу лениво чистил картошку полный подросток, за столиком пили двое мужчин, и, судя по невнятности речи, пили они уже давно. У раковины вообще назревала дамская драка. На Катеринино вежливое «Доброе утро» все как по команде вскинули головы, осмотрели ее и вернулись к своим делам. До нее донеслись лишь нечленораздельное «и тебе не хворать», «доброе» и «здрасьте-здрасьте». Голосов в нестройном хоре ответивших было явно меньше, чем людей в кухне.

Совершенно бессмысленные со стороны действия обретают четкий смысл, если начать в них участвовать. Скандал у плиты объяснялся очень просто – конфорок было меньше, чем желающих их занять. Таким образом утренний кофе отпадал, так как электрического чайника у Саши не было: накануне он приносил в комнату воду для чая в алюминиевой кастрюльке. Попытка выяснить, где находится Сашин стол, провалилась. Едва только Катерина открыла рот, намереваясь обратиться к ближайшей женщине, как та выпятила и без того объемный живот, обтянутый блеклым застиранным фартуком, и заорала, обильно перемежая крик непечатными конструкциями. Суть речи сводилась к тому, что тут и своим-то места мало, а если еще и чужие «будут гадить в местах общественного пользования, то эти самые чужие огребут по самое не горюй». Еще больше Катю расстроила реакция остальных. Судя по всему, народ единодушно поддерживал выступавшую. Скандал был прерван круглой бабулькой, которая, пока соседи одобрительно поджимали губы и отвлекались на стыдливо красневшую гостью, быстро убрала с огня чей-то чайник и поставила свой. Бдительные дамы тут же переключились на пенсионерку, а Катя трусливо бежала, по пути получив увесистый шлепок от сидевшего у дверей мужика.