Слеза Шамаханской царицы - Колочкова Вера Александровна

На улице резвился морозец – легкий, приятно-жгучий. Встали на крыльце, вдохнули в унисон полной грудью, выдохнули одинаковые клубы пара. Влад огляделся по сторонам озабоченно, потом выудил из кармана мобильник:

– Погоди, сейчас такси вызову...

– Ой, да какое такси! Пока будем такси ждать, в два ледяных столба превратимся! Давай лучше пешком пройдемся, по морозцу! До дома не так уж и далеко!

– Ну что ж, давай...

– Ага! До Воздвиженского проспекта дойдем, а там дворами...

– Не боишься – дворами?

– Нет... Я с тобой ничего не боюсь. Да и кому мы нужны? Грабители тоже небось вовсю Новый год празднуют! Дай-ка я тебе шарф поправлю... А перчатки где?

– Да здесь, здесь... Ну, пошли, что ли...

Он привычно оттопырил локоть, приглашая подхватить под руку, и споро зашагали в сторону полыхающего новогодней иллюминацией проспекта. Ать-два, в ногу. Бок о бок. Дружно. Как единое целое. Они и есть единое целое, они давно уже так идут... И живут... Да кто бы в этом сомневаться посмел хоть минуту?

Свернули с Воздвиженского в темные переулки, а там не то чтобы испугаться, там вовсю новогодняя ночь ключом бьет! Вот компания вывалила из подъезда, с гармошкой, с плясками, вот подвыпивший мужичок с двумя пацанятами копошатся в сугробе – наверное, фейерверк затеяли.

– Пашка, Колька, отойдите подальше, ну! Счас рванет!

И впрямь – рвануло! Несколько залпов враз улетели со свистом, разорвали темное небо в клочья, рассыпались куполами звезд – красиво... Короткая вспышка зарева выхватила из темноты испуганное женское лицо – бледное, несчастное, даже будто немного заплаканное. Ладонь – к щеке, в глазах – паника, и следом потерянный зовущий голосок:

– Берта! Берта, ты где? Ко мне, Берта... Что ж ты испугалась, глупая... – и совсем уж печально-трагически, словно взвывая: – Бер-та-а-а...

Прибежала лохматая кроха, поскуливая, закружилась у ног хозяйки, просясь на руки. Женщина подхватила, прижала к себе, как ребенка, торопливо засеменила в сторону подъездов, тихо приговаривая:

– Испугалась, испугалась, маленькая... Ах они, противные, со своими пошлыми развлечениями... Пойдем домой, у нас там телевизор, чай с лимоном...

– Пойдем, Лиза! Чего ты встала? Пойдем, холодно... – нетерпеливо переступил на месте Влад, потянув ее за локоть.

– Да, конечно. Слушай, а жалко ее...

– Кого?

– Да вот эту женщину! Ты видел, сколько одиночества у нее на лице? Все-таки Новый год в этом смысле – ужасный праздник... Как некий водораздел среди счастливых и несчастных. Кому-то лишь подкидывает дровишки счастья в костерок, а кому-то выпучивает одиночество до боли, до отчаяния... Что-то есть в этом жестоко несправедливое, правда?

Молчание. Идет, думает о чем-то своем. Не ответил даже. Разозлилась вдруг, дернула его за руку:

– Ты почему молчишь? Я же тебя спрашиваю!

– Да? Извини... Извини, я не расслышал... Так о чем ты спросила?

– Да ерунда, ни о чем... Неважно, в общем. Шарф повыше натяни, простынешь.

Дальше так и пошли – молча. Она вдруг поймала себя на мысли, что всю дорогу идет и сама по себе трещит без умолку, боится замолчать хоть на минуту. Паузы боится. Выползет эта молчаливая змея-пауза и обовьет их случившимся нечаянным отчуждением. Или... она уже выползла, несмотря на ее бодрую трескотню? Хорошо, хоть до дома всего ничего осталось... А дома – там спасение придет. В родном доме и стены помогают. Сейчас спать завалятся, крепко уснут... Говорят, с любой неприятностью переспать надо. А утром она вроде как меньше становится. Вот и они – переспят с народившимся отчуждением, а утром встанут как ни в чем не бывало две здоровые веселые головушки, муж с женой и трижды родители, хоть и склеенные из осколков!

Открыли дверь, вошли тихо, на цыпочках, чтоб не разбудить маму с Сонечкой. В прихожей спросила шепотом:

– Чай будешь?

– Нет. Я спать пойду. Устал.

– Что ж, иди...

Включила свет на кухне – ах, как здесь хорошо. Чисто, уютно, прибрано. Штора новая на окне, кипень белых легкомысленных кружев. Давно купила, специально к Новому году берегла, чтоб знак обновления домашней жизни присутствовал. Чайник закипел тихо, деликатно, от чашки с чайным пакетиком терпко пахнуло мятой... Как хорошо горячего попить, с морозца-то! И вообще – жить хорошо. Несмотря на мелкие недоразумения. Да есть ли они на самом-то деле? Может, и не было никаких недоразумений, а так, показалось сослепу? Вот ведь – организовала себе близорукость ради красивого платья! Черт с ним, с платьем, лучше бы очки надела...

Допив чай, тихо прокралась в спальню, в который раз ругнувшись на отсветы уличного рекламного щита в окне. Нет, и правда, развели кругом иллюминацию! Может, с улицы и впрямь красиво, а в комнате полная фантасмагория от полыхающего синего-зеленого получается. О, а вот и оранжевый добавился для полноты ночной навязчивой колористики...

Бесшумно потянула штору, закрывая окно, нащупала под рукой кнопку настольной лампы на своей тумбочке. Ну вот, жить можно. Сейчас переодеться, потом в душ – и спать, спать...

Сна не было. Закрывала глаза, усилием расслабляла тело, гнала из головы тревожные мысли – все равно не было. Влад тихо посапывал рядом, потом вдруг застонал, задышал тяжело, перевернулся на другой бок. Интересно, что ему снится? Лучше бы что-нибудь семейное, заботливое, на злобу дня... Например, как бы так извернуться, чтобы летом всем семейством на море поехать... В Турцию или в Египет. А что, вполне возможный вариант, если уже сейчас толково начать экономить... Хотя нет, не снится ему ничего такого, семейного, на злобу дня. От таких снов тяжко не стонут и нервно под одеялом не переворачиваются.

А на море и впрямь хочется! Такая картинка славная в голове рисуется – вот идут они по кромке воды, умиляются на крошечные отпечатки Сонечкиных ножек на песке... А сзади Максим с Ленкой плетутся. Или нет, не плетутся, они в море плавают. Далеко, лишь головы в волнах видны. И кричат им оттуда веселыми голосами – эгей, родители, мы здесь! А она им пальцем грозит – не заплывайте далеко, мы ж с отцом волнуемся... И неважно им в этот момент, кто есть кто по признаку кровного родства, потому что давно и бесповоротно стерты все признаки, а есть только единый и цельный организм, который семьей называется. Хоть и трудной, но семьей. Плывите, плывите к берегу, окаянные, мы ж с отцом и впрямь волнуемся...

Нет, что ни говори, а ощущение семьи – главная составляющая любого счастья. Многие идут к этому ощущению через годы, через ошибки, представляя собственное счастье совсем в других ипостасях, как им кажется, более высоких... Кто-то все силы кладет на алтарь пресловутой известности своего драгоценного имени, кто-то, наоборот, видит смысл в принципиально осознанном затворничестве и презрении к славе, кто-то все годы яростно несет в себе неразделенную любовь, наслаждаясь высоким страданием. А есть и такие, кто пытается создать из своей семьи красивую глянцевую обложку, чтоб на зависть всем – посмотрите, как у нас все замечательно-благополучно! Ты сними, сними меня, фотограф! Чтоб никто и не подумал, чтоб никто и не поверил...