В двух шагах от рая - Рощина Наталия

Андрюша спал. Его измучила жара, поэтому он лежал, раскинув ножки и ручки на кроватке. Юлия и Наташа осторожно заглянули в его комнату и остановились на пороге, глядя на малыша. Смотришь на спящего ребенка — и душа оттаивает, а все вокруг, кроме покоя маленького, беззащитного существа, теряет смысл. И для Щеголевой и для Наташи это были мгновения, когда не нужны слова. Дочь сзади обняла маму, прижавшись к ней всем телом. Уткнулась носом в плечо и застыла, боясь нарушить неповторимую атмосферу, которая возникает только между очень близкими людьми.

Секунды, воспоминания о которых будут согревать обеих даже на расстоянии тысяч километров друг от друга. Память не даст стереть их никогда, потому что только такие мгновения и есть счастье — неуловимое, долгожданное, всегда узнаваемое. Они есть, а значит все не зря, нет места сомнениям, что не сложилось. И тогда только ты и живешь, а не плетешься рядом с жизнью. И время приостанавливает свой бег, ведь оно умеет это делать. Волшебство, происходящее с твоим участием. Ты — маг, ты — обычный человек, ты живешь…

Последнее время было наполнено событиями, требующими большого нервного напряжения: только и приходилось — провожать. Сначала улетели Наташа с Севой и Андрюшей. Это был жаркий августовский день, в последний раз объединивший все семейство Щеголевых. Тяжелое расставание, едва сдерживаемые слезы. Сдерживаемые только ради спокойствия Андрюши, который чувствовал необычность происходящего и вел себя капризно, нервно. Последние напутствия, объятия и взмах руки на прощание. Большое взлетное поле, пассажиры, спешащие на свой рейс, и три маленькие фигурки, к которым приковано внимание Юлии, Льва. Рогозин тактично отошел в сторону, дав им возможность в этот нелегкий момент побыть наедине. Но говорить им было трудно. Обменявшись дежурными фразами, Щеголевы попрощались. Юлия нашла глазами Дмитрия, и он почувствовал, что нужно быть рядом. Быстро подошел, беря Юлю за руку.

— Ничего, Юля, у них все сложится замечательно. Я даже смогу увидеться с ними, когда полечу в Штаты на конкурс, — успокаивал ее Рогозин.

— Везет тебе, — Юлия попыталась улыбнуться, смахивая слезы.

— Ну, не плачь, пожалуйста. Хочешь, быстро оформим загранпаспорт, и я возьму тебя с собой?

— Нет, Митя. Я должна привыкать к разлуке. И не искушай, — беря его под руку, ответила Щеголева. — Что за времена настали: одни разлуки и слезы.

Потом провожали Анфису — Надя была белее мела: дочь уезжала с новоявленным женихом к нему на родину. Она собиралась знакомиться с его родственниками, а ехать нужно было не дальше, не ближе, как в Кению. Андреевы находились с состоянии шока и вели себя, словно роботы, программа которых предполагает спокойные, лишенные эмоций движения. Дело было в огромном количестве транквилизаторов, которых наглоталась Надежда. Они-то и сделали ее такой инфантильной, подчеркнуто спокойной и вежливой. Саша курил одну сигарету за другой, всякий раз шепча Юлии на ухо, чтобы она присматривала за Надей. Разговаривать с ней было чрезвычайно трудно. И Юлия и Рогозин оказались словно на горячей сковороде. Они принимали участие в происходящем, как могли, но, кажется, Надя не могла в тот момент воспринимать чью-то помощь. В ней вдруг проснулась злость на весь мир, что было реакцией на собственную беспомощность. Анфиса просто поставила ее перед фактом — изменить ничего было нельзя. К тому же она была беременна, и эта новость окончательно выбила почву из-под ног Надежды. Она смотрела на своего будущего зятя, представляя, что ее внуки возьмут его черты, цвет кожи, привычки. — от этого можно было сойти с ума. Сейчас ей было трудно смириться с происходящим.

— Вот и моя отличилась, но твоих перещеголяла, согласись? — медленно выговаривая слова, произнесла Надя, когда Анфиса со своим спутником издалека помахали им рукой на прощание. Больше она не произнесла ни слова, ни по пути к машине, ни в машине по дороге домой. Саша все время извинялся за нее, просил войти в ее положение, и от этого становилось совсем не по себе. В ту ночь Юлии не спалось: воспоминания об отъезде Наташи снова нахлынули и как-то по-новому отозвались во взволнованно бьющемся сердце. А рано утром раздался телефонный звонок — Надя плакала. Просила не оставлять ее. Короткий разговор, плач к плачу. Юлия сжимала руку Рогозина и качала головой.

— Что же они делают с нами, эти дети? — сдерживая слезы, произнесла она, положив трубку. А потом долго плакала, уткнувшись Дмитрию в грудь.