Одна кровь на двоих - Алюшина Татьяна

   Что им объяснишь? Ну как же — конечно на диете! С элементами любимой вашей развлеку-хи — спортом, бегом за вечной молодостью!

   О, они понимают! И прощают задержку дружеской вечеринки по мере американской широты души.

   Однажды Маша проснулась утром, осознала, что счастлива, и никак не могла понять, почему, откуда это переполняющее чувство грянуло?

   Крутила его, смаковала так и эдак, заснула с ним, проснулась на следующий день... и пристраивала звенящую радость к своему сознанию, и улыбалась несколько дней подряд, и во сне живя с этим чувством.

   А через пару дней поняла, слава тебе господи!

   Она была сво-бо-дна!!!

   Давным-давно не была, с незапамятных времен, а тут вдруг стала!

   Она дня три проносила это чувство в себе, смакуя, наслаждаясь, не позволяя, по своей профессорской наукообразной привычке, подвергать все анализу, препарируя до атомов, внедряться в это чувство, новое мироощущение себя. А когда свыклась, сжилась с ним, позволила мозгам поработать.

   В двадцать четыре года она защитила кандидатскую диссертацию. И не заметила, как защитила. Не ела, не спала, не была — наткнулась на странность, сделала открытие и так его обмусоливала, смаковала, перепроверяла сотни раз, стыковала в свете этого открытия ранние данные, доказывая себе самой, а по ходу дела и научному сообществу верность фактов. А на защите улыбалась все время, рассылая серебристых зайчиков из глаз по аудитории: так ей хотелось рассказать, поделиться открытием!

   И защитилась с блеском, заимев кучу врагов, обозначивших ее на долгие годы как «малолетнюю выскочку», и одного союзника, недосягаемого для недоброжелателей, — академика Кирилла Павловича Янсона, восхитившегося ее работой и порадовавшегося за нее.

   И Машка ринулась дальше! С головой ухнув в любимое детище, повизгивая внутренне от радости!

   Какие там есть-спать, любови-моркови, встречи-расставания, бытовые проблемы!

   Потом все это!

   А потом свалилось горе.

   За четыре года ушли все.

   Сначала бабушка Полина Андреевна в Севастополе, и они ездили хоронить ее всей семьей, затем, через год, заболела мама.

   Она все прихварывала, они ругали ее с папой, требовали, чтобы пошла к врачам, обследовалась, но мама отмахивалась, пила обезболивающие таблетки — и так пройдет!

   Какие врачи? У нее работа, семья!

   А когда таблетки перестали помогать и папа сам отвел ее за руку в больницу, оказалось, что у нее рак.

   Неоперабельный. Все!

   И мама слегла.

   Папа ухаживал за ней, как за ребенком, делал что только можно и сверх того, а Машка, с перепугу и от нежелания примиряться с такой реальностью, закопалась в свою науку еще глубже.

   Когда маму положили в больницу, Машка опомнилась, они с папой дежурили по очереди возле мамы, ни на секунду не оставляя ее одну.

   Вот тогда Машка научилась всему.

   Готовить самые лучшие блюда, чтобы хоть немногим порадовать и мамулю и папочку, убирать, стирать, вести хозяйство, отвечая за все. Обслуживать и маму и отца, не вылезающего из больницы, и все это совмещала с работой, статьями, разве что на раскопки на неделю не могла не поехать.

   Она разрывалась между работами под Новгородом, ночными поездами, хозяйством, своими дежурствами в больнице, тормозила на трассе дальнобойщиков, когда не успевала на нужный поезд до Москвы. И попадала в истории пару раз, не без этого.

   — Почем берешь? По обычной таксе? — полез к ней один из водил, когда машина тронулась.

   И не сбежать, не спрыгнуть. Машка по наивности сначала не поняла, о чем речь.

   — У меня много нет, но я заплачу.

   — Это мы тебе заплатим! — ржали мужики.

   Она все им объяснила и документы показала свои, но тряслась всю дорогу, не поверив, что не полезут. Не полезли.

   Потом, уже наученная, распахивая дверцу кабины, сразу объясняла:

   — Мне в Москву. У меня мама в больнице, мне срочно надо.

   Дальнобойщики, дай им бог здоровья, по большей части были мужики нормальные, сочувствующие чужому горю, выручали, иногда в нарушение гаишных правил подвозя ее к воротам больницы.

   Господи! Она такое тогда прошла!

   А что не пройти — молодая, силы есть!

   Через восемь месяцев мама умерла.

   Она смотрела на отца на похоронах и абсолютно четко понимала, что его больше ничто не держит в этой жизни и ничего ему не надо.