Свидетельница - Знаменская Алина

Скворцов молча подошел к моему столу, стащил с него пакет со штанами и возвратился за парту. Он не смотрел на меня. Наверное, он меня в эту минуту ненавидел. Меня, а не свою непутевую мать.

– Ты читал дома?

Скворцов пожал плечами.

– Доставай книжку и читай вслух, – приказала я.

Я сидела, подперев голову кулаком, и слушала отрывок из «Детства Темы» в исполнении Скворцова. Читал он сносно.

Чувства мои менялись, как в калейдоскопе. Неплохой ведь мальчик… Неглупый, по-мужски упрямый. Наверняка рано начал ходить, говорить, все без проблем. Только его маме это все равно. Почему у таких бесшабашных мамаш рождаются умные, здоровые дети? Занимайся с ним, уделяй достаточно внимания, и он может быть отличником.

А между тем, как сказала черепаха Тортилла маленькому Буратино: «За твою жизнь я не дам и ломаного гроша…»

После четвертого урока – обед и самоподготовка. Мы делали домашнее задание. Ширяев вел себя по-хамски – вставал без спроса, выходил из класса, залезал под парту. Он жаждал моих замечаний, я не реагировала внешне, но нервы звенели от напряжения. День тянулся бесконечно, и я не верила, что он закончится.

После продленки я осталась проверять тетради и присматривать за дежурными. Дежурили Зуйко и Шадт. Я нарочно их ставлю вместе – оба домашние. С этими двумя я отдыхаю. Саша Шадт мыл доску, Юля Зуйко поливала цветы. В проверку тетрадей вклинился звонок Лены.

– Ты можешь себе такое представить? – возмущается она. – Их положили в одну палату!

– Кого?

– Кирюшу и этого Лешу Зимина, у которого дядя – начальник ГИБДД.

– Они что, издеваются? – Я даже подскочила.

Шадт и Зуйко бросили свои занятия и с интересом уставились на меня.

– Мы с Кирой уже ездили скандалить в больницу. Нас даже не пустили в отделение!

– Но чем они объясняют?

– Говорят, что в нейрохирургии всего две палаты и других мест нет.

Отчаяние моей тети вливалось в меня через телефон.

– Я с ума сойду, Свет, – пожаловалась она. – Что за дурдом?

«Я тоже», – захотелось сказать мне, но я воздержалась. Лене нужна поддержка.

– А с чем положили этого Лешу?

– Вроде как Женя его избил. Диагноз скрывают.

– Ты была у Жени? – вспомнила я.

– Нет. – Лена сделала паузу и продолжила: – К Жене я без тебя не поеду. Ты сможешь приехать сегодня?

Мне хотелось сразу ответить «нет». У меня заканчивался выматывающий рабочий день. Я была выжата как лимон. Я едва успею забрать Иришку из сада и забежать в магазин. У меня ужин не готов, а Игорь придет в семь… Я не в состоянии тащиться сейчас через весь город…

– Зачем я тебе? Вам лучше поговорить с глазу на глаз.

Я все еще надеялась увильнуть от неизбежного.

– Пусть там, в милиции, не воображают, что он мой любовник. Так ты приедешь?

– Постараюсь…

Лена моментально отключилась, и я соображала, как быть с Иришкой.

В дверь класса кто-то стал скрестись.

– Разрешите? – заглянула бабушка Юли.

Тамара Павловна – женщина скромная, но с достоинством. Из тех, кто носит шляпки и не сидит на лавочке у подъезда. Ее приход означает конец моего рабочего дня. Я всегда радуюсь ее приходу.

– Юля, Саша, собирайтесь, – разрешила я, и дети убежали в раздевалку.

Я должна рассказать о сегодняшнем инциденте с Кариной, но коротко. Время поджимает. В двух словах я обрисовала, что произошло.

Бабушка покачала головой.

– Что ж поделать? – вздохнула она. – Карина – несчастный ребенок. Ее пожалеть надо. Я Юленьку учу не обижаться на нее…

– Скажите, Тамара Павловна, – спросила я, чтобы поскорее увести от темы инцидента, – почему внучка живет с вами? У нее есть мать?

– Мать, конечно, есть, Светлана Николаевна. Но в таком случае говорят – лучше бы не было.

– Но это же ваша дочь, – напомнила я, одновременно пытаясь представить в подобной ситуации себя и маму. Или маму и Киру. Или Киру и Лену.

– Да, она моя дочь, но мы как чужие. Хуже, чем чужие. Ей не нужен ребенок, я не нужна. Ей нужны только мужчины.

– Юлина мать живет в нашем городе?

– Представьте себе, – воодушевилась бабушка. – Живет с мужиком нерусским. У них там содом и гоморра.

– Она к вам не приходит?

– Я отвадила. Как придет, так скандал. Денег с меня требует. Я не даю, начинает дочкой шантажировать. Не дай Бог вам пережить такое, что я переживаю, милая Светлана Николаевна.

– А давно Юля живет с вами?

– С трех лет. Моя дочь, как разошлась с Юлиным отцом, начала мужиков менять, как перчатки. Ребенок брошеный, неухоженный, каждую неделю новый папа. Это нормально?

Я покачала головой.

– Вот и я не могла смотреть на такое безобразие. Забрала девочку.

– Юля – молодец, – похвалила я, складывая тетради в стопку. – Она старательная, ответственная. Я только опасаюсь влияния, которое на нее может оказать окружение. Ведь детки-то у нас, сами понимаете…

– Прекрасно вас понимаю, – опередила меня Тамара Павловна. – Но все же для нас учиться в этой школе – выход. С материальной точки зрения. Здесь кормят бесплатно три раза в день, учебники бесплатные, другие льготы. Разве мне одной ее в хорошей-то школе выучить? Спасибо, в собесе подсказали Юленьку в эту школу отдать.

Шагая в детский сад, я старалась освободиться от мыслей о работе. Это было не так просто. Они шлейфом тащились за мной.

В детсадовской раздевалке толпились дети и родители. Только когда Иришка выглянула из группы и, увидев меня, расплылась в улыбке, я перестала думать о 2-м «Б».

Но в ритуал нашей встречи с Иришкой вклинился звонок Лены.

– Ты едешь? – напомнила она. – Я тебя жду! – В голосе моей тети угадывались слезы.

– Ты что, Лен? Не плачь!

– Да… А если этот Зимин там, в больнице, продолжает доставать Кирюшу? Я узнала, у них даже кровати рядом стоят!

Когда теперь я вспоминаю историю с Кирюшей, каждый раз приходит мысль о том, что где-то наверху событиями руководит Великий Режиссер. Мы ничего не знали о том, что происходило в палате номер двадцать четыре центральной городской больницы с той минуты, как туда привезли Кирюшу.

А происходило примерно следующее.

Кирюше в палате не понравилось. Скучно.

Он насчитал восемь кроватей, шесть из которых оказались заняты. Люди в палате обитали странные. Один мужчина сильно стонал – не мог ни сидеть, ни лежать. Только встав на колени на пол, он мог положить голову на кровать и в такой неудобной позе на какое-то время затихал. Кирюша попробовал обратиться к нему с вопросом, но мужчина закрыл глаза и на вопрос не ответил. Скучно…

У другого мужчины было забинтовано лицо, видны были только глаза. Увидев эту «мумию», Кирюша засмеялся, но его не поддержали.

Старик, что лежал ближе всех к двери, сказал: