Злой умысел - Стил Даниэла

Беременность совершенно не тяготила Грейс – она прекрасно себя чувствовала, и все шло гладко. Врачей лишь слегка волновало, как поведут себя ее тазовые кости во время родов. Впрочем, они предупредили Грейс, что при малейшей опасности ей тотчас же сделают кесарево сечение. Но Чарльз все равно поклялся, что будет все время с ней. И вот в мае они вместе стали посещать курсы молодой семьи при госпитале Леннокс-Хилл. Грейс к тому времени уже украсила детскую, вечерами они подолгу гуляли – по Мэдисон-авеню или по Парк-авеню – и взахлеб обсуждали будущую жизнь втроем. Их все еще не покидало удивление, странным казалось даже то, что призраки прошлого совершенно не беспокоили их – по крайней мере в постели…

Чарльз спросил ее однажды, что бы она ощутила, выплыви наружу вся эта история с отцом, с тюрьмой, и Грейс честно ответила, что это было бы ужасно.

– А почему ты спрашиваешь? – Она даже не поняла, чем вызван столь странный вопрос.

– Такое часто случается, – философски ответил Чарльз. Он нахлебался этого вдосталь с первой женой, имя которой вовсю обсасывали бульварные газеты. Их развод породил кучу грязных сплетен – ее обвиняли в пристрастии к наркотикам, два противоборствующих лагеря до хрипоты спорили: одни называли ее лесбиянкой, а другие считали Чарльза гомосексуалистом… Но если история Грейс выплывет наружу, шума будет много больше… Правда, к величайшему счастью для них обоих, они вели тихую и уединенную жизнь вдали от придирчивого ока телекамер. Он был теперь рядовым гражданином – ведь он давно перестал быть мужем кинозвезды, а Грейс была просто его женой. Это было идеально.

Первые схватки Грейс почувствовала однажды вечером, еще по пути домой с вечерней прогулки. Они рассматривали витрины на Мэдисон-авеню, и первые боли она даже не сразу заметила. Лишь некоторое время спустя до нее начало доходить, что это означает. Они тотчас же позвонили врачу, и он посоветовал им не торопиться – первенцы обычно не спешат на свет…

– С тобой все в порядке? – постоянно пытал жену Чарльз.

Она спокойно лежала на постели, смотрела телевизор и лакомилась мармеладом.

– Думаешь, мы правильно поступаем, что не торопимся? – нервно спрашивал он много раз. Он чувствовал себя ужасно – то и дело беспокойно посматривал на нее, опасаясь, что роды будут тяжелыми или, что того хуже, они не успеют доехать до больницы. Ведь в последние дни живот у нее стал таким огромным… Но Грейс казалась беспечной – внимательно смотрела свое любимое шоу, с наслаждением пила имбирный эль и поглощала мороженое. Лишь к полуночи она стала подавать признаки беспокойства – ей стало даже трудно говорить, настолько частыми стали приступы боли. Чарльз уже знал, что это сигнал – пора было везти ее в клинику.

Он снова позвонил врачу, и тот велел им выезжать. Когда он бережно вел Грейс вниз по лестнице, она несколько раз судорожно схватилась за его руку, и он ласково улыбнулся. Вот оно, настоящее… Очень скоро у них появится малыш. Ничего более потрясающего никогда не было в их жизни. К тому времени как ее поместили в предродовую палату, она уже вполне совладала с собой, хотя и дивилась тому, насколько сильны боли при схватках и какие они мощные… И вот, часа в два ночи, она, часто дыша, сказала, что терпеть больше не может.

Чарльз делал все в точности так, как его учили, но ничто не помогало, и он уже всерьез забеспокоился, не понадобится ли кесарево сечение. Боль все усиливалась, она начала вскрикивать и судорожно хвататься за него – он отдал бы все на свете, чтобы этот кошмар кончился. Он все время просил медсестер дать ей какое-нибудь обезболивающее.

– Все просто великолепно, мистер Маккензи. Ваша жена молодчина и прекрасно справляется.

Его жена, похоже, вот-вот умрет! Но вот наконец начались потуги, и ее перевезли в родильную. Чарльз поклясться мог, что в жизни не видел ничего более страшного, и был преисполнен искреннего раскаяния. Зачем они решились на все это? Он мечтал лишь о том, чтобы заключить ее в объятия и унять эту страшную боль. Но уже ничто не помогало, к тому же врач не хотел прибегать к обезболивающему или стимуляторам. Он гордо именовал себя сторонником «естественных родов», которые считал наиболее благоприятными как для матери, так и для младенца. Чарльзу хотелось убить его на месте.

Она промучилась еще целый час, а к пяти утра просто изнемогала от боли. Тело ее корчилось и извивалось. А Чарльз, глядя на нее, клялся про себя всем святым, что они никогда больше не сделают такой глупости… Потом клятвенно пообещал самому себе, что, если выживут и Грейс, и ребенок, он позаботится о том, чтобы она никогда более не забеременела. Его терзало чувство вины – ведь это из-за него страдает сейчас Грейс. И вот когда он уже собирался дать зарок, что никогда больше и пальцем до жены не дотронется, раздался отчаянный вопль Грейс… А мгновение спустя Чарльз уже изумленно смотрел в лицо своего сына, которого они заранее договорились назвать Эндрю Чарльз Маккензи. У него были огромные синие глаза – глаза матери, но все остальное было отцовским, вплоть до кончиков крошечных пальчиков… Отцу казалось, будто он глядится в зеркало. Он и смеялся, и плакал одновременно.