Тень моей любви - Смит Дебора

– Вот так устройство!

Кто-то в толпе с облегчением засмеялся. Роан и я смотрели на Джоша. Он еще теснее прижал к себе Аманду. Она погладила его по щеке. Сына мы ему вернули на условиях некоторого компромисса. Дочь же он получил полностью.

Жестянки, железные штучки, сгнившие, таинственные предметы непонятного назначения – все это мы выкопали из ямы, сложили в кучи и погрузили на машины.

Глубже, глубже.

Экскаватор стоял так низко в яме, что мы могли подать Хопу чашку чая со льдом прямо в кабину, даже не подтянувшись кверху. Через хлам и мусор стала просачиваться вода, ее грязные потоки лились из узкого ручья, когда-то протекавшего по оврагу в самой низкой части Пустоши.

Дневной свет быстро убывал. Несколько десятков палаточных фонарей светили в сумерках с каким-то зловещим изяществом.

– Вот он, – закричал Хоп. Ковш ударился о металлическую стенку. Прицеп.

– Он большой? – спросил Мэттью у Роана.

– He так уж, – ответил он, не отрывая глаз от ямы. Обуглившийся, разваливающийся, с уставленными на нас пустыми глазницами разбитых окон, он выполз из ямы и трясся, как колода карт в руках алкоголика. При мерцающем свете фонарей прицеп опрокинулся набок, из закрытых дверей полились потоки глиняно-красной воды.

А потом – непристойная шутка судьбы – дверь медленно открылась.

Все дружно ахнули и – кроме меня и Роана – отпрянули назад. Мы оба уставились в черный провал входа, через который была видна грязная обуглившаяся мебель. Из-под порога сочилась зловонная вода. Мне снова было десять лет, Роану пятнадцать, на нас нахлынул старый кошмар. Руки Роана обвились вокруг меня, мои вокруг него. Он спрятал мое лицо у себя на плече, я притянула его голову к своей и закрыла его глаза ладонью.

Я услышала, как захлопнулась дверь. Джош и Мэттью, стоя рядом, держали ее закрытой.

Сгнивший прицеп уволокли. Старый грузовик исчез, исчез мусор. Яму засыпали.

Мы мешкали в темноте при свете фонарей. Чего-то еще не хватало. Я не знала, чего. Что-то должно было подвести итог всему этому и отправить нас домой с ощущением, что все было сделано правильно.

Тетя Доки Мэлони, приехавшая после воскресной службы в маленькой городской церкви, выступила вперед.

– Я должна кое-что сказать. – Она посмотрела на Роана и на меня. – Если вам это нужно.

Роан выглядел неуверенно, поэтому сказала я:

– Да, нужно.

Мы все сели – старые и молодые, черные и белые – клан людей, связанных самыми крепкими узами. Мы сидели на земле. Тетя Доки встала перед нами.

В этой седеющей женщине таились какая-то необъяснимая сила и достоинство. Она могла читать проповедь не только в церкви, но и в темноте, и в дикой чаще.

“Зерно, посеянное в плохую почву, погибает. Посеянное в хорошую, оно даст добрый урожай”.

Роан сжимал мои пальцы в такт звучащим словам.

“…и Давид вознес благодарения, потому что душа его была поднята из могилы, он был жив, и он не потонет вновь в этой яме”.

Больше никогда.

“…вынули меня из этой ужасной ямы, поставили мои ноги на твердую почву, и отныне это моя тропа”.

Тетя Доки выхватывала необходимые слова из Библии с такой легкостью, как будто это был сборник цитат. Но мы не собирались копаться в теологии, нам был нужен душевный комфорт.

“Да будет стыдно злым, да замолкнут они в могилу. Да замолкнут лгущие губы”.

Разговоры будут всегда. О Роане, Мэттью, всей истории Салливанов, обо мне, о том, как я уехала из дома, о том, как я вернулась. Но что могут сплетни против упрямства Мэлони или гордости Салливана.

“Когда я был ребенком, я говорил, как ребенок, думал, как ребенок, когда же повзрослел, я отстранил от себя детские мысли…

Не будет больше кошмаров ни днем, ни ночью”.

Тетя Доки остановилась. Люди вокруг сидели, опустив головы или закрыв глаза. Роан облегченно вздохнул и обнял меня одной рукой. Мы посмотрели друг на друга. Он устало улыбнулся, но в лице его было больше покоя, чем когда-либо.

И мы вновь услышали голос тети Доки и повернулись к ней лицом. “И, хотя я прошел через долину смертных теней, я не буду больше испытывать страх”.

Мы тоже шли, и мы тоже боялись, но выбрались на другой берег.

Итак, в тот день, в ту ночь проклятая Пустошь была стерта с лица земли. Навсегда. Над ней была прочитана отходная, и она была объявлена умершей естественной смертью.

Вера, надежда, милосердие.

И прощение.

* * *

Поздно вечером на ферме в узком семейном кругу – мама, папа, бабушка Дотти, четверо моих братьев, четыре золовки, двенадцать внуков, включая Мэттью, Твит, Роана и меня, – мы сидели на веранде, ели холодных жареных цыплят и пили чай.