Наследство для двоих - Дейли Джанет

Когда она была замужем за Кристофером, особенно в первые годы супружеской жизни, ей отчаянно хотелось ребенка, но все никак не удавалось забеременеть. Кристофер божился, что показывался врачу и тот не нашел у него никаких отклонений. Получалось, что бесплодие было целиком на ее совести. Вскоре после того, как она начала принимать таблетки, облегчающие зачатие, ей открылась неприятная правда: Кристофер изменял ей. Поначалу Эбби винила себя, полагая, что именно из-за ее неспособности забеременеть он вынужден искать утешения на стороне. Когда его секрет был раскрыт, Кристофер начал божиться, что любит только ее, что другие ровным счетом ничего для него не значат, и поклялся отныне хранить ей верность до гроба. Она поверила, но решила выждать, прибегнув на всякий случай к противозачаточным средствам, не желая создавать семью на зыбкой почве. И в конце концов снова застукала его с другой. Кристофер по-прежнему благополучно наставлял ей рога.

Почти полностью уверенная в том, что обречена на бесплодие, позже, во время близости с Маккреем, она предохранялась лишь в самые опасные дни. А теперь, похолодев от ужаса, внезапно сообразила, что наступил именно такой момент. В последнее время она ни с кем не встречалась, а потому начисто забыла, что в жизни женщины есть периоды, когда следует быть особенно осторожной. Прошлая ночь застигла ее врасплох. Ей и в голову не приходило, что подобное может случиться.

На сей раз это был не сон: вполне возможно, что она беременна. Эбби положила руку на живот, ощущая тошнотворный страх. Вот теперь-то она и выяснит, чья это была проблема – ее или Кристофера… Разве что ребенок под ее сердцем будет не от Кристофера, а от Маккрея.

Ей не хотелось думать об этом. Не хотелось допускать самой мысли о том, что она забеременела. И все же она должна была смотреть правде в лицо. Если она и в самом деле зачала, то что в таком случае делать? К какому выбору склониться? Какой шаг будет правильным? Наилучшим? Нескончаемые вопросы застучали в мозгу маленькими неумолимыми молоточками. И ответить на них было совсем нелегко.

* * *

Очень скоро беременность перестала быть просто опасением, перейдя в качественно новую субстанцию. Каждое утро Эбби, вставая с кровати, ощущала, как к горлу подкатывает тошнота. Несколько раз во время утренней зарядки казалось, что силы вот-вот покинут ее и она упадет замертво. Впрочем, до этого никогда не доходило – все упражнения Эбби упрямо выполняла до конца. Однажды Бэбс обратила внимание на ее необычную бледность, но Эбби объяснила это переутомлением. Однако ей было хорошо известно: шила в мешке не утаишь. Рано или поздно люди начнут строить догадки насчет ее необычного состояния, если не строят уже сейчас.

Темно-серый и лоснящийся, как ствол ружья, конь испуганно всхрапнул, заслышав рокот трактора, работавшего на соседнем хлопковом поле. Запустив ладонь под светло-желтую гриву, Эбби потрепала своего скакуна по изогнутой шее, ласково забормотав что-то успокоительное. Между тем взгляд ее был прикован к мужчине, который подпрыгивал на вибрирующем сиденье трактора. Это был Доби. Он приветливо помахал ей рукой. Эбби торопливо вскинула руку, отвечая на приветствие, и направила коня к бывшему коровнику, до которого оставалось не более четырехсот метров.

В последнее время ей часто хотелось побыть наедине с собой, поразмыслить над своими проблемами, и подобные верховые прогулки были для нее настоящим спасением. На ее счастье, Бен относился к этому с одобрением. Он был твердо уверен, что, чем дольше конь скачет под седлом по открытым просторам, тем для него лучше. Разве сравнится с этим бесконечным полетом нудный бег кругами? По его убеждению, ничто не «пережигало» хорошего коня так, как монотонная работа на арене. Лошадь, утверждал он, устает от такой тягомотины точно так же, как и наездник. Эбби всецело разделяла его философию, правда, на сей раз верховая прогулка была нужна скорее ей самой, чем коню.

Въехав во двор, она увидела Бена, который работал в небольшом загончике, пристроенном к коровнику, превращенному в конюшню. Сейчас он возился с годовалой кобылой, приучая ее к недоуздку. Им поневоле можно было залюбоваться. Бен не прибегал ни к одному из тех жестоких приемов, которые применяли другие дрессировщики: никаких цепей, никаких рывков, от которых запрокидывается голова, никаких ударов хлыстом. Свой длинный хлыст он использовал лишь для того, чтобы привлечь внимание «ученицы», время от времени щелкая им у ее задних ног. Что же касается ударов, то до них дело почти не доходило. Большинство животных сразу же понимают, что от них требуется: только обращай на дрессировщика внимание, и тогда хлыст будет молчать. А уж стоило только Бену завладеть вниманием лошади, то можно было считать, что дело сделано: «ученице» оставалось только повиноваться каждому его движению. Проще некуда.