Ночные кошмары - Робертс Нора

– Я все еще вижу это. Все еще вижу. Оно стоит рядом с ней на коленях, в крови и осколках стекла. С ножницами в руке. Оно зовет меня. Зовет по имени голосом моего отца. Я слышала ее крик. Ее крик и звон бьющегося стекла. Именно это и заставило меня проснуться. Но я пошла в ее комнату и играла ее бутылочками. Играла в ее комнате, когда оно убивало ее. А потом убежала и больше никогда ее не видела.

Ной молчал; он просто обнимал ее и гладил по волосам, пока не зашло солнце.

– Я больше никогда не видела их. У нас в доме о них не говорили. Бабушка заперла их в сундук на чердаке, чтобы сберечь свое сердце. А я тайком от нее говорила с тетей Джейми. Я ненавидела его за то, что он заставил меня шептаться по углам о собственной матери. Я хотела, чтобы он умер в тюрьме, одинокий и всеми забытый. Но он еще жив. А я все еще помню. – Она громко заплакала.

Ной прижался губами к ее волосам и начал баюкать. Его рубашка промокла от ее слез, но, какими бы горькими ни были эти слезы, они пойдут ей на пользу. Он посадил Оливию к себе на колени и стал баюкать, как ребенка, пока она не перестала плакать.

Оливия чувствовала такую усталость, что могла бы уснуть в его объятиях, если бы дала себе волю.

Смущенная, Оливия отстранилась.

– Я вообще-то хочу пить.

– Сейчас. – Ной ссадил ее, встал и сходил за бутылкой. Вернувшись, он присел перед ней на корточки и стер пальцем катившуюся по щеке слезинку. – Ты устала.

– Я вообще-то никогда не плачу. Это бесполезно. – Она отвинтила пробку и сделала глоток, чтобы смочить пересохшее горло. – В последний раз я плакала из-за тебя.

– Извини.

– Когда я поняла, зачем ты приехал, мне стало ужасно больно. Я прогнала тебя и начала плакать. До того я плакала только в детстве. Ты не представляешь себе, что я испытывала в те два дня.

– Представляю, – пробормотал он. – Это пугало меня. Почти так же, как мое чувство к тебе.

Оливия попыталась встать, но он положил ей руки на бедра и посмотрел в глаза.

– Ты не хочешь об этом слышать?

– Это было давным-давно.

– Не так уж давно. Впрочем, времени действительно прошло немало. Лив, оно и к лучшему, что ты прогнала меня. Мы оба были слишком молоды для тех двух вещей, которых я хотел от тебя.

– Теперь ты получил свою книгу, – ровно ответила она. – И мы спали вместе. Наверно, мы все же выросли.

Он вскочил как ужаленный и заставил удивленную Оливию встать. Глаза Ноя стали острыми, как клинки.

– Ты думаешь, что мне были нужны от тебя только книга и секс? Черт побери, ты действительно так думаешь или просто хочешь думать? Считаешь, что так меньше риска?

– Думаешь, я не рисковала, когда выворачивала душу, рассказывая тебе о родителях? – Она оттолкнула его. – Не рисковала, зная, что мои чувства и воспоминания сможет купить всякий, у кого есть деньги?

– Тогда зачем ты это делаешь?

– Потому что пришло время. – Она отвела волосы от мокрых щек. – Тут ты был прав. Ну что, доволен? Ты был прав. Мне необходимо сказать это, выговориться. Я прочту твою проклятую книгу и, может быть, сама пойму, почему это случилось. А потом похороню и то и другое.

– О'кей. – Он кивнул. – С этим понятно. А как быть с остальным? С тобой и мной?

– А что тут такого? – бросила она. – Много лет назад вспыхнула искра, а теперь мы решили ее раздуть.

– Вот как? Значит, для тебя это была только искра? Он сделал шаг вперед, и Оливия попятилась.

– Не толкай меня!

– Я еще и не начинал толкать тебя. Лив, это твоя проблема. Ты никому не позволяешь заходить на свою территорию. Мне нравится твое тело. Когда ты в соответствующем настроении, то позволяешь прикоснуться к нему, но все остальное не про мою честь. Мне это не подходит. По крайней мере, в данном случае.

– А это твоя проблема.

– Верно, черт побери! – Он схватил Оливию за руку и повернул к себе. – Но и твоя тоже. Потому что я люблю тебя.

Ной резко отпустил ее, сделал несколько шагов и остановился на берегу ручья, дрожа от досады и разочарования.

– Думаешь, это для меня пустяк? – устало спросил он. – Раз у меня были другие, то мое чувство к единственной женщине, которая была мне дорога, ничего не стоит? Оливия, когда я увидел тебя впервые, ты была малышкой. В тебе было что-то, чего не сумело передать телевидение, показавшее всего-навсего плачущего ребенка. Я так и не смог избавиться от этого чувства. Потом я увидел тебя в двенадцать лет, неуклюжую, неловкую, но такую открытую и смелую. Это была любовь. Сексом там и не пахло.