Поющие в терновнике - Маккалоу Колин

Люк открыл глаза. Попытался оттолкнуть Мэгги, но… Боже милостивый, ничего подобного он еще не испытывал! Никогда прежде он не был с женщиной без этой помехи, он и не подозревал, как велика разница. И у него недостало сил ее оттолкнуть, ему было уже не до прежнего удовольствия, под конец он даже обнял ее и крепче прижал к себе. Мужчине не к лицу стонать и кричать, но он не удержался и после всего нежно поцеловал жену.

— Люк…

— Что?

— Почему нельзя всегда так?

— Нам и сейчас нельзя было так делать, Мэг, и, уж конечно, больше нельзя. Я не успел удрать…

Мэгги наклонилась над ним, погладила его по груди.

— Ох, Люк, пожалуйста! Так гораздо лучше и почти не больно. Я осторожна, все обойдется. Пожалуйста!

Найдется ли на свете человек, способный устоять, когда ему так убедительно предлагают вновь испытать несказанное наслаждение? Люк кивнул, — уступая соблазну, точно праотец Адам, ибо в эту минуту он знал гораздо меньше, чем Мэгги: она уже понимала, как его перехитрить.

— Наверно, ты права, а мне куда приятней, когда ты не против. Ладно, Мэг, вперед будем делать по-твоему.

И Мэгги, довольная, улыбнулась в темноте. Так-то, мой милый, я тебе покажу! Ты у меня дождешься, Люк О'Нил! Осторожна, ха! Жива не буду, а ребеночка рожу!

Здесь, вдали от жаркой, удушливой сырости прибрежных равнин, Люк быстро поправлялся. Он ел с аппетитом, начал прибавлять в весе и уже не пугал неестественной худобой, с кожи слиняла болезненная желтизна, и она снова стала смуглой. И при том, как пылко и охотно отвечала теперь Мэгги на его ласки, оказалось не слишком трудно уговорить его вместо двух недель, как было задумано, провести на отдыхе еще и третью неделю, а там и четвертую. Но на исходе месяца он взбунтовался.

— Хватит, Мэг. Я опять здоров, как бык. А мы с тобой ведем роскошную жизнь и зря тратим деньги. И я нужен Арне Свенсону.

— Может быть, передумаешь, Люк? Если ты всерьез хочешь купить ферму, можешь купить ее хоть сейчас.

— Давай еще малость потерпим, Мэг.

И, конечно, он умолчал о другом: его неодолимо тянуло на плантации тростника, то была присущая иным мужчинам странная тяга к самой трудной, самой тяжкой работе, которая забирает человека всего, без остатка. Пока он молод и силен. Люк тростнику не изменит. У Мэгги оставалась одна надежда — может быть, она заставит его передумать, если родит ему ребенка, наследника их земли в округе Кайнуна.

И вот она снова в Химмельхохе, ждет и надеется. Ей очень, очень нужен ребенок! Если будет ребенок, распутаются все узлы, только бы ей ребенка! И выяснилось: ребенок будет. Она сказала Энн и Людвигу, и оба возликовали. Людвиг, тот был просто неоценим. Оказалось, он превосходно шьет и вышивает — ни тому, ни другому Мэгги так и не успела научиться, — и вот мозолистыми искусными руками он колдует над крохотной иголочкой и тонкой, нежной тканью, а Энн с помощью Мэгги готовит детскую.

Одна беда, малыш еще до рождения вел себя плохо — то ли из-за жары, то ли оттого, что мать не была счастлива, этого Мэгги и сама не понимала. Ее тошнило не только по утрам, но целыми днями, и пора бы давно прекратиться этой тошноте, а ей конца не видно; в весе Мэгги прибавляла мало и медленно, а между тем ее сильно мучили отеки и так поднялось давление, что доктор Смит всерьез забеспокоился. Сперва он хотел до самых родов уложить ее в больницу в Кэрнсе, но после долгого раздумья решил: раз около нее нет ни мужа, ни друзей, лучше ей оставаться в доме Энн и Людвига, они-то о ней заботятся. Но уж на последние три недели ей, безусловно, надо поехать в Кэрнс.

— И постарайтесь вызвать мужа, пускай приедет, повидается с ней! — сердито крикнул он Людвигу.

Мэгги сразу же написала Люку о своей беременности, она чисто по-женски воображала, будто, узнав, что нежеланное уже совершилось. Люк не просто примирится с неизбежным, но придет в восторг. Его ответное письмо мигом рассеяло эти розовые мечты. Люк пришел в ярость. Стать отцом — для него это только и означало, что раньше надо было лишь прокормиться самому, а теперь будут на шее два едока. Горькая это была пилюля для Мэгги, но пришлось проглотить — выбора не оставалось. Будущий ребенок привязывал ее отныне к Люку так же прочно, как и гордость.

Но теперь она совсем больная, беспомощная, и ей так не хватает любви; ребенок — и тот ее не любит, он зачат против своей воли и не желает появляться на свет. Мэгги чувствовала: крохотное существо внутри протестует, как может, не хочет расти и жить. Будь у нее силы проехать две тысячи миль по железной дороге, она бы вернулась домой, но доктор Смит и слышать об этом не хотел. Неделя, а то и больше в поезде, даже с перерывами, для ребенка — верная гибель. И как ни несчастна, как ни разочарована была Мэгги, сознательно повредить ребенку она не хотела. Но время шло — и меркла ее радость, мечта о живом существе, которое принадлежало бы ей одной, которое можно бы любить без оглядки: еще не рожденный младенец давался все тяжелей, все хуже с ней ладил.