Солнечное настроение (сборник) - Волчок Ирина

– Не надо, я сама помогу.

– Ну сама так сама, – криво улыбнулся Нестор.

Она обхватила Тимофея за талию, он положил здоровую руку ей на плечи – чисто раненый боец с санитаркой. Нестор заподозрил, что они больше для радости обнимаются, чем для поддержки. Махнул рукой и, не оглядываясь, пошел туда, где небо становилось все светлее.

13. Рассвет

Они шли молча. Сначала пытались болтать, стараясь не показывать, что думают об одном и том же: «Они остались?» Остались ли те двое, от которых теперь зависит их жизнь. Все предыдущие разговоры о доверии, о том, что «это» главное, а «это» – нет, показались пустым словоблудием, потому что главным-то сейчас было одно – что жить им, может быть, до солнышка. Постепенно стихли, брели не торопясь. Сколько им еще – двадцать или тридцать минут идти, спотыкаться о кочки, смотреть по сторонам, дышать? И если вдруг… то как? Молния ударит? Мина какая-нибудь под ногой взорвется? Тоска скручивала кишки в пружину, а сердце будто чесалось так, что впору схватиться за живот, скорчиться, прикрыть мягкий смертный ливер руками, упасть на землю, зажмуриться и ждать. Только если осталось всего ничего не глупо ли? «Перед смертью не надышишься» и не насмотришься, не наживешься, конечно. Но и закрывать глаза в ужасе не жалко? Может, лучше увидеть столько неба, земли, травы, сколько успеешь? Может. Только страшно очень.

Вера так и не решила для себя этот вопрос, когда вдруг увидела.

Обшарпанная «Газель», кабина синяя, целая совсем. Стекла только выбиты, а из окошка, где пассажирское сиденье, рука свешивается. Человека не видно, наверно, на сиденье откинулся, одна рука. Не детская, мужская почти, с широким серебряным кольцом на большом пальце (внутри там надпись «спаси и сохрани» – купила ему однажды в церковной лавке. Он его не носил, говорил, фигня, а месяц назад вдруг надел). Грязная, исцарапанная рука.

Вера разом перестала видеть все вокруг, кроме одной этой руки, которая висела безжизненно. Подошла медленно, спешить уже некуда теперь. Тронула. Холодная-холодная – замерз, или все?.. Прижалась щекой.

И тут в окошке появилась всклокоченная голова (давно пора его подстричься отправить).

– Мам?

Он открыл дверь, выбрался – высокий, грязный весь. Штаны драные, лицо в потеках и ссадинах.

– Ты цел?

– Ага, а ты?

– И я. Ты… ты как?

– Нормально.

– Что с тобой было?

– Да ничего страшного, поискал тебя немного, устал, забрался в грузовик и уснул.

«Немного…» Она посмотрела на его измученное лицо, перепачканную одежду. Видно, несся сломя голову, падал, плакал. Исцарапанный весь. И опять врет, надо же – «ничего страшного», опять врет, ничем его не прошибить… Почему, почему?!

И тут она нашла ответ на это «почему?!», терзавшее столько дней. Совсем дурацкий, детский ответ, который не приходил ей в голову. Он просто не хотел ее огорчать. Вот почему.

Вера закрыла глаза и немного так постояла, не зная, плакать или смеяться. Потом взглянула на него. Он говорил что-то, а на грязных щеках появились чистые бороздки. Она сделала вид, что не заметила.

– Я только замерз немного, простудился, наверно. – Он вытер нос рукавом.

– Давай домой, я ванну горячую сделаю.

Они прошли совсем немного: Ворота оказались близко.

Когда мальчишка вылез из машины, Майк развернулся и пошел. Нормально все с ними, и хорошо, и ладно. Потом, правда, оглянулся: они уходили, потом вдруг остановились, обнялись, замерли ненадолго и двинулись дальше. Идиллия, в общем, счастливая мать обрела блудного сына.

Майк изо всех сил старался сохранить иронию и хладнокровие. Погибать, так с улыбкой, а выживать, так и вовсе не меняя выражения лица. Честно говоря, он чувствовал себя совсем потерянным и несчастным, но для какого-то невидимого наблюдателя хотелось изобразить спокойствие.

Небо порозовело, край солнца показался над горизонтом, и по всему было понятно, что если помирать, то уж вот теперь, а нет, так пора уходить.

Поэтому он даже не удивился, когда под ближайшим кустом обнаружил мирно спящую Катьку. Она лежала, положив рыженькую голову на согнутую руку, укрытая его курткой, спокойная, как ангел. У Майка возникло сильнейшее искушение пнуть ее ногой за вот эту безмятежность. Но вместо этого он присел на корточки и подумал: «Ну и чего, жениться мне на ней теперь, что ли?» Катя открыла глаза:

– Ооой, Маааайк, ты меня нашел! Пойдем отсюда скорей, я замерзла, как собака.