Семейные тайны - Пикарт Джоан Эллиотт

О, Боже, ей хотелось не слышать то, что он собирался ей сказать. Она все более теряла способность воспринимать вещи с их рациональной стороны.

Дэн надолго устремил взгляд в потолок, потом издал глубокий и прерывистый вздох и снова встретился с Линдси глазами.

– Линдси, – начал он, и голос его дрожал. – Вероятно, ты уже поняла из всего сказанного мною раньше, что я не в ладах со своим отцом. Я не могу уважать его только за то, что он важничал всякий раз, когда мать беременела. Не получая подтверждения своей мужской способности, он не мог чувствовать себя настоящим мужчиной. И не важно было, что все мы голодали, не имели приличной одежды и спали по трое в кровати. О'Брайен был истинным ирландцем и каждый год делал по ребенку. Дьявол!

Линдси кивнула, не имея представления, что от нее хотят и что говорить.

– Я очень привязан к матери, Линдси. Я ее люблю, у меня болит сердце за нее, за жизнь, которая ей выпала. Я сдерживал себя и не ссорился с отцом, чтобы не расстраивать ее. Она невероятная, она истинная леди. Вокруг нее разлит покой, от нее так и веет искренностью и доверием. Именно она открыла мне, что это такое – по-настоящему любить.

Дэн приподнял руку Линдси и, положив себе на бедро, накрыл своей.

– Мать говорила: мужчина – это воплощение силы, его призвание – идти в этот холодный мир и отвоевывать свое место в нем – мускулами или мозгами, смотря что у него есть. Мужчина приучается прятать свои переживания за маской бесстрастности. Но чем жестче становится мужчина, тем более хрупкой становится маска. И она может треснуть и даже разбиться, если только…

– Если только? – сказала Линдси, испытующе глядя на него.

– …Если только он не смягчит ее нежным прикосновением, нежной душой, нежной любовью женщины. В ней его сила. В ней его мощь. В ней он обретает совершенство. Мать знает, что дарует отцу, пусть даже никогда не признается, как сильно он нуждается в ней. Она знает, и в знании этом обретает покой. Я никогда не стану похожим на Кевина О'Брайена. Я не хочу являть на этот свет детей, пока не буду в состоянии их обеспечить. И еще, Линдси. Я только в нежности женской любви способен обрести ощущение цельности.

– Боже, Дэн, – сказала Линдси, и глаза ее наполнились слезами.

– Именно твое присутствие в театре сегодня утром дало мне силу проникнуть вглубь себя сильнее, чем когда-либо, и играть так, как я играл. Я благодарен тебе за это, Линдси Уайт, больше, чем ты в состоянии понять. Что еще важнее, я могу обо всем этом говорить с тобой – о матери, о том, чему она учила меня, о том, во что я верю. И надеяться, что ты выслушаешь и услышишь. Я люблю тебя каждой клеточкой своего тела, всем своим существом. Это не игра, не притворство во имя того, чтобы затащить тебя в постель, это правда. Теперь ты моя жизнь, моя вторая половина, та, что делает меня настоящим мужчиной. Я люблю тебя, Линдси Уайт. И всегда буду любить.

– Боже мой, – прошептала Линдси, а слезы ручьем полились по ее щекам. – Я верю тебе, верю, Дэн. Но ты меня до смерти пугаешь, я вся в смятении: хочу убежать и в то же время остаться. Мне хочется кричать на тебя, велеть не любить меня, потому что все происходит слишком быстро, и как справиться с этим, я не знаю. Но тут же мне хочется услышать, как ты говоришь эти прекрасные слова, и требовать их снова и снова… Я теряю рассудок.

– Нет, нет. – Он улыбнулся ее жару. – Не рассудок, а сердце. И не теряешь, а отдаешь его мне. Понимаю, тебе нужно время, чтобы свыкнуться, и я постараюсь быть терпеливым, в самом деле, постараюсь. Но потерять тебя – не могу. Так записано на небесах, Линдси. Ты – моя.

– Я…

– Тсс! Хорошо? Я собираюсь тебя поцеловать.

– Тебе надо позвонить своему агенту, – сказала она, вытирая слезы со щек.

– Позвоню. Но через минуту. Мне действительно нужно поцеловать тебя, Линдси Уайт.

Необходимо было обдумать, понять, что делать и как вести себя. О, Господи, подумала Линдси, Дэн и вправду любит ее, а она… Она-то как? Что она чувствует по отношению к нему? Как глубоки эти новые, неизведанные и пугающие чувства, которые она испытывала? Что это вообще такое? Подумать. Ей надо подумать…

Дэн обхватил ее голову и властно прижал ее губы к своим, отгоняя прочь путаницу мыслей и наполняя ее своим вкусом, теплом, силой и ароматом.

У Линдси захватило дух. Обвив руки вокруг его шеи, она в полном самозабвении вернула поцелуй. Теперь нельзя было думать, только чувствовать, смаковать вкусы и ароматы, желать. Желание клокотало в ней, пульсируя глубоко внутри в том же чувственном ритме, что и пляска языка Дэна. Она вся была охвачена пламенем желания, для нее – неизведанным и волнующим. О, Дэн!