Поющие в терновнике - Маккалоу Колин

Лион сунул руку в карман, поднялся, повернулся и другой рукой отодвинул стул Джастины, давая ей встать.

— Я тебе друг, — сказал он. — На то и друзья, чтоб без них нельзя было обойтись.

Но едва они расстались, по дороге Джастина вновь невесело задумалась, и озабоченность эта быстро перешла в совершенное уныние. Сегодня впервые он заговорил о чем-то более или менее личном — и разговор свелся к тому, что, по его мнению, ее мать страшно одинока, стареет, и Джастине надо бы поехать домой. Навестить маму, сказал он, а на самом деле, кажется, считает, что надо вернуться совсем. А значит, какие там чувства он ни питал к ней в прошлом, они и впрямь — прошлое, и у него нет никакой охоты все это воскрешать.

Прежде ей и в мысль не приходило, что она могла стать для него докукой и помехой, частицей прошлого, которую он не прочь бы похоронить в благопристойной безвестности где-нибудь в Дрохеде или вроде того, — а вдруг?.. Но тогда зачем девять месяцев назад он опять вошел в ее жизнь? Пожалел ее? Или считал, будто он ей чем-то обязан? Или решил, что в память Дэна надо как-то подтолкнуть ее к матери? Он ведь очень любил Дэна, и как знать, о чем они говорили во время тех долгих встреч в Риме, когда ее с ними не было? Может быть, Дэн просил Лиона о ней заботиться, вот он и заботится. Выждал для верности, чтоб быть спокойным, что она не выставит его за дверь, и опять заявился, чтобы исполнить то, что он там пообещал Дэну. Да, очень похоже на правду. Ясно же, он больше ее не любит. Чем бы она его прежде ни привлекала, давным-давно всему пришел конец; и потом, она ведь чудовищно с ним обращалась. Сама виновата, больше никто!

От этой мысли она горько расплакалась, потом кое-как совладала с собой — хватит дурака валять! — долго ворочалась с боку на бок и взбивала подушку в напрасных попытках заснуть, потом отчаялась, попробовала, лежа в постели, читать какую-то пьесу. Через несколько страниц слова предательски слились, поплыли перед глазами, и как ни пыталась Джастина, прибегая к старой, привычной уловке, загнать отчаяние в самый дальний угол сознания, оно все-таки обрушилось на нее всей тяжестью. Наконец, когда в окна просочился поздний, мутный лондонский рассвет, она подсела к письменному столу; зябко, вдалеке на улицах рычат моторы, тянет сыростью, во рту горечь. И вдруг подумалось: а ведь Дрохеда — это чудесно! Чистейший воздух, тишина, которую нарушают только голоса природы. Покой.

Она взяла один из своих фломастеров и принялась за письмо к матери, и, пока писала, слезы высохли.

"Я все-таки надеюсь, что ты понимаешь, почему после смерти Дэна я ни разу не была дома, — писала она. — Но что бы ты обо мне ни думала, я знаю, ты будешь довольна, что я собираюсь раз и навсегда исправить ошибку.

Да, вот именно. Я возвращаюсь домой совсем, мама. Ты была права, пришло время, когда я затосковала по Дрохеде. Порезвилась, попрыгала и увидела — пустое это и мне ни к чему. Что же, так весь век и мотаться по сцене? А кроме сцены тут для меня и вовсе ничего нет. Хочется чего-то верного, надежного, неизменного, все это воплощено в Дрохеде, и потому я возвращаюсь домой. Хватит с меня воздушных замков. Как знать, может, я выйду замуж за Боя Кинга, если он еще не раздумал, и, наконец, сделаю в жизни что-то полезное, к примеру, нарожаю новых фермеров для нашей Северо-западной равнины. Я устала, мама, так устала, сама не знаю, что говорю, и нет у меня сил выложить на бумаге все, что чувствую.

Ладно, попытаюсь справиться с этим в другой раз. С леди Макбет покончено, роль на будущий сезон у меня еще не подобрана, и я никого в театре не подведу, если теперь откланяюсь. В Лондоне актрис хоть пруд пруди, Клайд в два счета найдет мне замену, а тебе ведь некем меня заменить, правда? Извини, что мне понадобился тридцать один год жизни, чтобы это понять.

Пожалуй, до меня и посейчас еще не дошло бы, если б не помог Лион, но он умница, весьма проницательный малый. Хоть он с тобой и не знаком, но, похоже, понимает тебя куда лучше, чем я. Правда, говорят, со стороны виднее. Во всяком случае, он со стороны отлично все видит. Мне он опротивел, вечно следит за мной со своих олимпийских высот. Наверно, воображает, будто это его долг перед Дэном, или что-то такое ему обещал, каждый раз сваливается ко мне как снег на голову, надоело; хотя в конце концов я поняла, что это я ему надоела. А если я благополучно вернусь в Дрохеду, все его долги и обещания отменяются, правда? По крайней мере, пускай спасибо скажет, что ему не придется больше летать из-за меня в Лондон.