Искра для соломенной вдовы - Веденская Татьяна

– Детка, ты так хороша! Какие бедра!

– Ты тоже супер, супер, – на всякий случай поддакивала я. Вдруг пригодится.

– Повернись. О, как хорошо. ООООО!!!!

– АХ, АХ….

– Хочешь еще мартини?

– Давай, – господи, я же не предохраняюсь. Мне что, еще недостает парочки детей? Скорее домой, принимать экстренные дозы гормонов.

– Тебе хорошо?

– Никогда не было лучше. Ты такой…. – какой он, какой? Да обычный, самый что ни на есть. Что же делать?

– Ты какая-то деревянная. Что-нибудь не так?

– Что ты, все хорошо! Просто прекрасно!

– Иди ко мне. Ты такая теплая, – нормальный комплимент. Нет, чтобы сказать, что у меня невероятно тонкая талия. Какие мокрые губы. Нет, спать с начальством не очень приятно. А что поделать. Надо!

– Тебе хорошо?

– ОООО!!!!! – интересно, мама додумается покормить детей? Кажется, я буду поздно.

На все переговоры я ездила сама. И на свои и на Сашкины. Он был неплох. Стал давать мне больше шансов на работе, но ни единого шанса на серьезные отношения. Несколько обрывочных встреч на импортном ковролине – это его максимум. Но поскольку я и не навязывалась со своей жаждой надежного мужского плеча, он был мною доволен. И всегда радовался каждому новому подписанному договору. К концу октября я нашла покупателя квартиру Ирины. У нее действительно была какая-то личная жизненная драма, но я не поняла, какая именно. То ли депрессивные состояния на фоне одиночества, то ли проблемы с ее замкнутой и грубиянистой доченькой Ксюшей. Деточке было шестнадцать, она проводила день за днем, час за часом в глубине своей заваленной барахлом комнаты. Когда я приезжала к ним на подписание договора, то была поражена разрухой и угрюмостью этой квартиры. Обшарпанные обои, местами содранные вообще. Линолеум, повидавший многих животных и сохранивший их естественные ароматы. Пыль, грязь, запустение. Среди этого всего шестнадцатилетняя девочка, за все два часа, что я пробыла в доме, только и сказавшая мне:

– Побыстрее, если можно. – И стояла у двери в свою крепость – комнату, такую же выцветшую и мрачную, как и вся остальная квартира. С той только разницей, что стены она обклеила огромными фотографиями жутко раскрашенных женщин и оскалившихся мужчин с электрогитарами наперевес. В их кухне давно не было запахов вкусной еды. Ошметки колбасы, пачки из-под безвкусных кансерогенных макарон быстрого приготовления, заплесневелый хлеб. И тишина. Такая тишина, которая скапливается в результате целых месяцев, лет молчания. Когда не бормочет ничего телевизор, не бегают по дому маленькие дети, не приходят гости.

– На что вы хотите поменять эту квартиру? На большую?

– Нет, что вы. Зачем нам большая? Мы и в этой не видимся месяцами. – Это уж точно. Двум одиноким существам, разрозненным и закрытым, ничто не мешало уходить в себя в огромной четырехкомнатной квартире. Один бог знает, как она им досталась и почему. И кто в ней жил с ними раньше. И куда ушел?

– Вы прописаны только вдвоем?

– Да.

– Ваша дочь не была рада моему визиту. Вы уверены, что она тоже хочет обменять эту квартиру?

– Я абсолютно уверена. Это и нужно прежде всего для нее. Простите, кажется Оля?

– Да-да. – Я представлялась ей уже раз десять, но имен риэлтеров действительно почему-то обычно никто не запоминает.

– Оля, я не слишком хорошо смотрюсь, я понимаю..

– Нет, что вы. Прекрасно вы выглядите! – сфальшивила я.

– Не спорьте. Я знаю, как выгляжу, я знаю, что у меня нет сил ни на мой дом ни на дочь. Нет сил ни на что. И не будет, пока мы с Ксюшей не переедем из этого проклятого района. Не спрашивайте – почему!

– Не буду, – не очень-то и хотелось.

– Мы хотим переехать в хорошую квартиру в Подмосковье.

– Трехкомнатную?

– Можно двух. Где-нибудь в Химках или Мытищах. И нам нужна доплата. Вы можете примерно сказать, сколько получится.

– Попробую. Вашу квартиру оценили в пятьдесят пять тысяч. Если она продастся за эти деньги, то на двушку в Мытищах потребуется тысяч тридцать-тридцать пять. Минус комиссионные – три тысячи.

– Около пятнадцати тысяч. Нас это устроит.

– Вот и прекрасно, – сказала я и подписала договор. Честно говоря, я не была уверена, что эта квартира вообще кому-нибудь подойдет. Уж очень плохая аура у нее была. И еще прямо у двери, на стене со стороны лестничной клетки сияла призывающая задуматься надпись: «Оксанка – проститутка, дает всем подряд». Вот вам и Ксюшечка, а по виду не скажешь. Надпись явно пытались затереть, но заботливые руки невидимого борца за нравственность восстанавливали ее в полном объеме. Мне-то все это в общем, все равно. Вот вырастут мои разбойницы, буду молиться, чтобы про них такого не написали. А сейчас, если уж несчастная мать верит, что дочь исправится после переезда на новое место – флаг ей в руки.