Мимолетности, или Подумаешь, бином Ньютона! - Вильмонт Екатерина Николаевна

– Да? – обрадовалась я.

– Да. И до отъезда ты будешь жить здесь.

– Ура!

– Но у меня будут некоторые условия.

– Что угодно!

– Ладно, с этим мы разберемся! А сейчас спать! Квартира у него была двухкомнатная. Он постелил мне в большой комнате на диване.

– Папочка, спасибо тебе! Но что будет дальше, когда ты все-таки уедешь?

Он посмотрел мне в глаза, погладил по голове, поцеловал в нос.

– Я что-нибудь придумаю. Но предупреждаю – взять тебя с собой в Италию не удастся. Не та у нас страна. Так что об этом не мечтай. Но и не бойся, я не отдам тебя на съедение маминому рыбцу. Кстати, хочу заметить, ему кликуха «рыбец» не подходит. Ты небось думала, что рыбец мужское название рыбы?

– Да, а что?

– Рыбец – это такая вкусная копченая рыбка… Ох, слюнки потекли. Пусть лучше он у нас будет… судак.

– Но судак тоже вкусный!

– Да? Ну что ж, пусть он будет… Медуз.

– Папа, это гениально! Он же медик, врач по УЗИ.

Так с тех пор маминого мужа мы между собой иначе как Медузом не звали.

А вскоре выяснилось, что мама беременна. Этот факт в значительной степени способствовал тому, что мама не очень возражала против моего переселения к отцу, а Медуз так и вовсе был рад без ума.

– Папа, – спросила я однажды вечером, когда мы с ним пили чай с печеньем, которое я сама испекла по рецепту папиной сестры тети Сони. – А как ты мог жениться на маме? Вы же такие разные!

– А это был брак по страсти! Я влюбился в свою противоположность. Она была такая красивая, спокойная, мне казалось, она сумеет как-то повлиять на мою сумасбродную жизнь… Одним словом, запомни, дочка: жениться надо не по страстной любви…

– А как? По расчету? – закричала я.

– Видишь ли, в твоем возрасте этого еще нельзя понять…

– А ты попробуй объяснить.

– Хорошо, попытаюсь. Вот, допустим, встретились два человека и влюбились до безумия. Бывает так? Сплошь и рядом. И, движимые этой безумной влюбленностью, женятся. Не взирая ни на что и ни на кого. Негде жить? А как же рай в шалаше? Не на что жить? Ничего, как-нибудь! И все в таком роде, главное, чтобы любимый человек, верх всех совершенств, был рядом. А потом неустроенный быт, отсутствие денег, несовпадение вкусов, раздражающие привычки… Короче, в браке по любви открываются недостатки. Усекаешь?

– Допустим, – фыркнула я. Мне казалось, что главное – это любовь.

– А вот когда женятся по расчету, только не думай, что расчет – это вопрос денег. Отнюдь. Так вот, когда по расчету, без слепой любви, с открытыми глазами, в браке открываются достоинства друг друга… И зачастую это приводит к любви, настоящей, куда более долговечной, чем брак по страсти.

– А ты на своей Карлотте женишься по расчету?

– В известной мере да. И она за меня выходит тоже в некотором смысле по расчету.

– Тогда я не понимаю.

– Чего?

– Какой у тебя расчет, в общем-то ясно. Ты уезжаешь в свободную страну. Это раз. Она, кажется, небедная… Это два. А ей-то что за радость?

Отец улыбнулся, щелкнул меня по носу.

– А она меня любит. И еще верит в меня. И в то, что спасает меня от советской власти…

– То есть она выходит за тебя по любви, а ты женишься по расчету?

– Тупой максимализм юности. Я тоже люблю ее. Просто наши отношения уже миновали стадию бешеной влюбленности. Им уже девять лет, и мы оба пришли к выводу, что сможем быть вместе. Это только у нас в Союзе женятся очертя голову в двадцать лет. В Европе это уже не модно. Зато там и разводов куда меньше, чем у нас. Поэтому мой тебе совет, дочка, не спеши бежать замуж! Я убежден, что ты меня вряд ли послушаешься, но все-таки запомни этот разговор.

Но я, разумеется, о нем забыла, когда по уши влюбилась в своего первого мужа.

Отец уехал, оставив меня в своей квартире под присмотром тети Сони, которая жила в соседнем подъезде. И этот присмотр был почище любого другого. Я дружила с ее сыном, моим двоюродным братом Федякой. Тетя Соня, дядя Юлик и Федяка стали для меня настоящей семьей. Но жила я все-таки одна. Хотя тетя Соня строго следила за тем, чтобы я не развела в квартире бардак. Но, видимо, мамины гены все же сказались, и я тоже любила чистоту, но не маниакально. Тетя Соня и готовить меня научила, хотя обедала и ужинала я у них.

– Пригодится, когда замуж выйдешь. Да и вообще, женщина, не умеющая готовить, не совсем женщина, даже если она красуется на экране.

А мне это нравилось! Иногда ко мне приходили подружки, и я удивляла их каким-нибудь пирогом или тортом.

Мальчишки рано начали проявлять ко мне интерес, но у меня большого интереса не вызывали.

Первый раз папа приехал через год. Он неузнаваемо изменился. Раньше это был такой московский сибарит, циник, красавец и бонвиван. А теперь… Никто не мог предположить, что жизнь так круто его поменяет, вернее, он так круто поменяет свою жизнь.

Отец пошел работать в информационное агентство и практически не вылезал из горячих точек. К тому же он здорово похудел, отрастил бороду, выглядел моложе и спортивнее.

– Я живу полной жизнью, Сонечка! – говорил он сестре. – Я здесь застоялся, хоть и работал немало, но разве сравнишь! Я чувствую себя человеком, мужиком, я не вру на каждом шагу, попадая, скажем, в Афганистан или Никарагуа… Меня первый раз отправляли с большими сомнениями, под поручительство тестя, но мой репортаж был оценен по высшему классу, я получил престижную премию…

Он захлебывался, его распирало от гордости… Он привез кучу подарков всем, был весел, но не забыл привезти мне приглашение и сам же со мной ходил по всем инстанциям, в результате мне дали разрешение поехать к нему на месяц. И хотя в июле стояла жуткая жара, я бегала по Риму, ошалев от счастья. И влюбилась в этот город с его историей, красотой и огромным количеством бездомных кошек.

Отец и Карлотта, которая мне очень нравилась, жили в огромной квартире на знаменитой Виа Мар-гутта. Там было так необычно и красиво. Этажом ниже жил дед Карлотты, знаменитый итальянский галерист, сухонький смешной старичок, который при виде меня всегда восклицал: che bellezza[2] и больно щипал меня за предплечье. Я вскрикивала, а он совал мне невероятно вкусную большую конфету. Однажды Карлотта обнаружила у меня на предплечье синяк.

– Что это? – спросила она.

Я промолчала. Мне неловко было доносить на старичка.

– Кажется, я понимаю, – хмыкнула Карлотта, а вечером того же дня принесла мне большой пакет с этими конфетами.

Не знаю, что уж она там сказала деду, но больше он меня не трогал. Просто перестал меня замечать вообще. Когда я приехала в следующий раз, деда уже не было в живых.

Карлотта прекрасно говорила по-русски. Она, как оказалось, училась в Ленинграде и в роду у них были русские. Я обожала эти поездки. Но мама давала мне разрешение всегда с недовольным видом. Считала, что это дурно на меня влияет. У нее родилась девочка, полная противоположность мне, беленькая, бесцветная, но вполне милая. Правда, Медуз старался меня к ней не подпускать. Я как-то услышала его разговор с мамой: