Ночной путь - Дейли Джанет

Доковыляв до длинного деревянного желоба, он вцепился руками в окованный железом край, чтобы не упасть. Затем погрузил в воду голову до самых плеч. Холодная вода обожгла лицо, но в голове прояснилось. К нему возвращалось сознание. Теперь он вновь мог думать. Он почувствовал, как что-то теплое течет у него из носа, но это была не вода. Кровь… Значит, действительно сломаны не одни только ребра, но и нос. Уголком заплывшего глаза он увидел, что к нему приближается отец, и вспомнил, что тот ему только что говорил.

– Так значит, ты собирался искать меня? – разбитые и сильно распухшие губы с трудом выговаривали слова. – Стало быть, кто-то наконец сделал нечто такое, что не входило в твои планы? Ты разве забыл предупредить Ролинза, что собираешься через несколько лет купить мне кое-какое общественное положение?

Все еще держась за края поилки, он повернулся к отцу, за спиной которого столпились все работники ранчо. Но Соколу, охваченному дерзким безразличием, было все равно, слышит ли его слова кто-либо еще, кроме отца.

– Я даже представить не мог, что ты так… сильно избит, – пробормотал Фолкнер. Это было запоздалое признание, слабая попытка избежать грубых вопросов.

– А чего же ты ждал? – с омерзением бросил Сокол. Ярость, с которой он выкрикнул эти слова, растревожила сломанные ребра – бок пронзила мучительная боль, и Сокол невольно задохнулся, схватившись за грудь.

– Надо позвать доктора, – отец опять шагнул к Соколу.

– Нет! – Сокол тяжело привалился к поилке, пережидая, пока пройдет боль. Склонив голову, он закрыл глаза, и подумал, что доктор здесь ничем не поможет. Переломанные кости со временем сами срастутся, а внутренних повреждений у него, по всей видимости, нет – треснувшие ребра не задели легкие.

– Я поговорю с Томом и все улажу, – сказал Фолкнер.

Собрав все силы, Сокол поднял голову и выпрямился. Стоять было трудно, ноги подгибались, но он твердо посмотрел в лицо отцу.

– Много лет назад ты, Фолкнер, посоветовал мне, чтобы я все делал по-своему, как сам сумею. И мне не нужно, чтобы ты сейчас улаживал мои дела. Я управлюсь с Ролинзом без твоей помощи, как справлялся со всеми другими, – проговорил он с презрительной небрежностью.

Отец побледнел. Было видно, что он не знает, что предпринять, и старается не придавать значения пренебрежительному заявлению сына.

– Может быть, раз уж все так получилось, тебе лучше вернуться в университет пораньше…

Губы Сокола скривились в гримасу, которая должна была изображать улыбку.

– Сбежать? Это именно то, что должен сделать в таком случае навахо, не так ли? – спросил он с вызовом. – Когда дело начинает пахнуть жареным и врагов становится слишком много, он пускается наутек. Готов поспорить, что тебе это пришлось бы по душе – тебе… и Тому… и Кэрол. Так для вас было бы проще, не правда ли? А больше всего вам понравилось бы, если б я никогда не вернулся. Но я не собираюсь бежать, – Сокол умолк, и последние его слова повисли в тишине, тяжелой и наэлектризованной. – И даже больше: отныне я буду поступать только по-своему. А если тебе это не нравится, Фолкнер, то можешь убираться к черту.

И Сокол, тяжело ступая, пошел прочь. Каждый шаг давался ему с трудом и отзывался во всем теле мучительной болью. Рабочие ранчо провожали его нестройным гулом голосов, а отец, молча застыв на месте, смотрел ему вслед.

Свет горел в окнах коттеджа Ролинза, коттеджа, который был домом Сокола на протяжении одиннадцати лет. Сокол переборол охватившую его усталость и, цепляясь за перила лестницы, вполз на заднее крыльцо. Его избитое тело требовало отдыха, но ночь еще не кончилась.

Войдя на заднюю веранду, он глянул в зеркало, висевшее над раковиной, и не узнал себя. На него глядел какой-то монстр со спутанными черными волосами и распухшим лицом, покрытым синяками и ссадинами.

Сокол отвернулся от зеркала и увидел через распахнутую кухонную дверь, что Том Ролинз сидит за столом и пристально смотрит на него. Его руки крепко сжимали чайную чашку. Сокол шагнул в кухню.

– Я пришел, чтобы забрать свои вещи, – процедил он слабым от боли голосом.

– Бери, и чтоб духу твоего здесь не было! – прорычал Ролинз.

В прежнее время Сокол смолчал бы, но сейчас все изменилось.

– Ты знаешь меня, Том. И ты знаешь, что я не насиловал твою дочь. Ты мог относиться ко мне как к сыну, но я – последний человек на свете, которого ты бы хотел себе в зятья. Не это ли так взбесило тебя, Том? Мысль о том, что твоя дочь выйдет замуж за полукровку? За незаконного отпрыска Фолкнера? – проговорил он с презрительным вызовом.