Девственная селедка - Вильмонт Екатерина Николаевна

– Ну иди, ложись…

– Да нет, я сперва со стола приберу…

– А прибери, и правда, ты молодая, а я что-то умаялась. Вот выучишься на доктора, станешь бабку лечить…

Утром Ева проснулась, на дворе было совсем еще темно, но кто-то уже тюкал топором – дрова колол. Неужто бабушка с утра пораньше?

Ева вскочила. Нет, бабушка возится у печки. Ева глянула в окно. В утренних сумерках она увидала какого-то мужика, который действительно колол дрова.

– Доброе утро, девка. Заспалась!

– Доброе утро, бабусь. Кто это там дрова колет?

– Да сосед новый. Из ссыльных. Но золотой мужик. Помогает мне. Ты, кстати, оденься, не ходи так, он к нам завтракать придет. Очень он мои оладушки уважает.

– Бабусь, ты сказала, из ссыльных?

– Ага. Он в лагере сидел, потом ему лагерь на ссылку сменили…

– Политический?

– Да. Хороший мужик, только озлобленный очень.

Стук топора смолк, а вскоре в сенях раздался топот. Потом в дверь постучали.

– Варвара Семеновна, можно?

– Заходи, заходи, Георгий Иванович. Вот, познакомься, внучка моя из Москвы пожаловала. На доктора там учится.

– Здравствуйте, – проговорила Ева, с любопытством глядя на незнакомца. – Меня зовут Ева.

– Ева? А и впрямь – Ева! – он смерил ее каким-то странным недобрым взглядом. Но ее почему-то бросило в жар. Он был крупный, немного мешковатый, небритый…

– Евушка, подай Георгию Иванычу полотенчико.

Ева с горящими непонятно отчего щеками кинулась к бабкиному комоду.

Георгий Иванович ел красиво, как-то не по-деревенски. Хотя руки у него были грубые, запущенные, огромные, на безымянном пальце левой не хватало одной фаланги. Но Ева не могла отвести от них глаз, они словно заворожили ее. А бабка решила, что внучка просто от смущения не может глаз поднять на чужого мужчину. Это бабке понравилось.

– Ох, и вкусно же у вас, Варвара Семеновна. Я уж сам пробовал делать оладушки по вашему рецепту, ничего не выходит. Небось секрет у вас какой-то есть.

– Есть, а как же, – задорно рассмеялась бабушка. – Руки женские должны это делать. Негоже мужику оладушки жарить.

– Ну почему, говорят, самые лучшие повара мужчины, – подала голос Ева.

– Я про то не знаю. Может, для больших начальников мужики стряпают, а для нас, простых людей, лучше бабьих рук в этом деле нету. Права я, а, Георгий Иванович?

– Правы, правы, Варвара Семеновна. А что, Ева, как там сейчас в Москве? Что слышно с этой перестройкой и гласностью? Не заглохли еще?

– Нет! Вон в декабре академика Сахарова из ссылки вернули…

– Слыхал, слыхал…

– А еще за границу потихонечку пускать начали.

– Серьезно? – вдруг напрягся гость.

– Да! Маму одного нашего студента вдруг в Германию пустили, по приглашению. Она и не надеялась… Причем не к родным, а к подруге! И в Израиль тоже… Один знакомый журналист пять лет был в отказе, и вот недавно выпустили…

– Какой-такой журналист? – вдруг вмешалась бабка.

– Друг маминого мужа, – скороговоркой ответила Ева.

– Ну-ну, поживем – увидим… – пробормотал гость.

– А вы не верите в перестройку, да?

Он вдруг улыбнулся, и Ева увидела, что глаза у него синие и молодые.

– Нет, Ева, хотелось бы верить, да пока рано. Все еще сто раз захлебнуться может.

– Да, у нас тоже так говорят, а я вот верю!

– Ну-ну. Поглядим!

– Вот увидите, Георгий Иванович! – вдруг осмелела Ева. – Когда я через год к бабусе приеду, вас уже тут не будет!

– А где я, по-вашему, буду через год?

– Ну, я не знаю, откуда вы…

– Из Ленинграда.

– Значит, в Ленинград вернетесь…

– Да нет, не хочу я в Ленинград… Да и смешно мне в моем возрасте верить в розовые сказки. Тем более в нашей стране.

– Но ведь возвращаются уже! Академик Сахаров…

– Так это ж какая фигура… Весь мир видит, а я кто для мира?

– Посмотрим!

– Ладно, спасибо на добром слове, Ева, а вам, Варвара Семеновна, за приют, за ласку. Пойду сложу дрова.

Он вышел.

– Что ты, девка, горячку порешь! Не знаешь о человеке ничего. Некуда ему возвращаться в Ленинград. Да и вообще…

– Бабусь, а за что его посадили?

– Да не знаю я точно, но только как его забрали, жена с ним развелась, мать его старую из квартиры на летнюю дачку выселила, она там и померла… Сукой последней жена-то оказалась. Ни передачки ему, ничего… Адвоката оплатить не пожелала… Друзья, правда, помогали, прошлый месяц двое даже приезжали к нему, а он потом напился, едва себя не порешил… Это они ему про мать рассказали… Он не знал, думал так, от болезни да от горя померла… Он у матери единственный был, да и то сказать, она его поздно родила, в сорок два года, тоже бедолага одиннадцать лет сидела ни за что… И отец… Он из немцев был, сосланных в Казахстан.

– Дааа, бабусь… И эта падла, его жена, старую женщину, столько настрадавшуюся, просто выгнала? Куда ж его друзья хваленые смотрели? – вскипела вдруг праведным гневом Ева.

– Да я толком и не знаю… А может все еще не совсем так было… Может, кто из друзей-то к женке его подъезжал, она от ворот поворот дала, а он счеты свести так решил.

– Бабусь, ты что!

– Бывает так, девка, бывает! Мужики-то они иной раз и мельче и подлее бабы бывают. Ладно, ты не вешай нос-то, поди к Шурке сходи, она уж сколько раз прибегала, когда Евка приедет! Соскучилась по подружке-то.

– Да ладно, успею еще. Бабусь, а тебе может помочь чего надо, ты говори.

– Да не надо. Я и сама еще справляюсь, спасибо, вот Георгий Иванович с тяжелой работой помогает.

– Ой, а телевизор-то у вас когда-нибудь будет?

– Обещают все. Да только и без телевизора жить можно, а то, говорят, в городах-то скоро уж дети родиться перестанут, родители все телевизор смотрят…

Ева засмеялась, поцеловала бабушку. В этот момент раздался стук в дверь и тут же дверь распахнулась и в дом влетела Шурка, старая подружка, румяная от мороза.

– Евка, приехала! Ой, какая ледащая стала, мамоньки мои. Баба Варя, что ж это делается, кожа да кости. Так замуж никогда не выйдешь!

– Много ты понимаешь, сейчас худые в моде, чем тощее, тем лучше, – засмеялась Ева, обрадовавшись подруге детства.

– Да ну, скажешь тоже… Мужик не собака, на кости не бросается.

– Так в Москве мужики тоже за модой следят!

– Да ладно врать-то! – хохотала подружка. – Евка, а пошли вечером в клуб. Там кино сегодня, хорошее, говорят.

– Какое? Может, я видела уже?

– Не запомнила я название! Но вроде индийское.

– Ох, не люблю я индийское! Чуть что поют и пляшут.

– Ну и чего? А мне нравится… А может, там и не индийское… Ну, давай сходим.

– Черт с тобой! А танцы будут?

– Какие танцы? С кем у нас танцевать-то? Ой, Евка, ты знаешь, Вальку Скуратова домой в цинковом гробу привезли.