Что я сделал ради любви - Филлипс Сьюзен Элизабет

— Мне приказывает только Брэм. И он пообещал никогда не вмешиваться в мои дела.

— Он говорил все это, когда не был женат. Но сейчас все изменилось и твое стремление разыгрывать Годзиллу никого особенно не впечатляет. У тебя два выхода: или вести себя прилично, или я найму своих людей и тебе придется делить с ними кухню. Мне почему-то кажется, что тебе это не понравится.

Джорджи взяла йогурт и направилась во двор.

Когда ее шаги затихли, Чаз прижала кулаки к животу, пытаясь удержать ненависть, угрожавшую выплеснуться и залить всю комнату. У Джорджи Йорк есть все, она богата и знаменита, у нее полно шикарной одежды, у нее успешная карьера. Теперь у нее появился Брэм, а ведь до сих пор только Чаз было позволено заботиться о нем.

За окнами кухни порхала колибри. Когда она перелетела на веранду, Чаз схватила бумажное полотенце и открыла дверцу холодильника. Молоко стояло не на том месте, две баночки йогурта лежали на боку. Даже яйца оказались на другой стороне полки.

Она все привела в порядок и вытерла пятно с дверцы. Нет, она не вынесет чужого присутствия в кухне. В ее доме.

Чаз швырнула бумажное полотенце в мусорное ведро. Джорджи даже нельзя назвать хорошенькой. Не то что женщины, с которыми обычно встречался Брэм. Она его недостойна! И не заслужила того, что у нее есть. Все знали, что это папаша сделал ее звездой. Джорджи с детства привыкла, что все лижут ей задницу и уверяют, какая она великая. Никто не лизал задницу Чаз. Никогда.

Чаз оглядела свою кухню. Солнечные лучи, проникавшие через полдюжины узких окон, сверкали на голубых крапинках изразцов. Это было ее самое любимое место в мире. Даже лучше, чем квартирка над гаражом. А Джорджи хочет влезть и сюда!

Чаз до сих пор не могла поверить, что Брэм не сказал ей о женитьбе. И это ранило больнее всего. Однако было в этом браке нечто странное. Брэм не вел себя с Джорджи так, как, по мнению Чаз, должен был вести себя с любимой женщиной.

Чаз решила выяснить, в чем дело.

Джорджи не показывалась на глаза все время, пока Эрон руководил грузчиками, которые привезли ее вещи. К концу дня он обставил ее офис, а она распаковала коробки с одеждой. После того как он ушел, стены словно сомкнулись над Джорджи. Хотя ее машина стояла на подъездной дорожке, она никуда не могла поехать — шел четвертый день их брака, и все фотографы Лос-Анджелеса караулили дом. Поэтому она решила скоротать время за чтением.

Гораздо позже Брэм нашел ее на балконе. Джорджи пыталась обрести некоторую долю былой энергии, произнося мысленную речь на тему независимости и тождественности себе.

— Поедем на пляж, — предложил он, — иначе я сойду с ума от безделья.

— Скоро стемнеет.

— Подумаешь! — Он провел костяшками пальцев по золотистой щетине. — Я уже выкурил две пачки сигарет. Нужно хоть ненадолго вырваться из дома.

Он был прав. Джорджи тоже чувствовала, что больше не может сидеть взаперти и хочет глотнуть свободы. Даже если для этого придется поехать с ним.

— Ты пил?

— Нет, черт возьми. Но начну пить, если просижу здесь еще хотя бы час.

— Дай мне двадцать минут.

Как только он ушел, Джорджи открыла большой альбом, куда Эрон помещал полароидные снимки ее гардероба, и нашла раздел «повседневная одежда». Может, когда-нибудь ей повезет и она сможет выходить из дому, не заботясь о том, как выглядит, но сейчас она не могла позволить себе такой роскоши.

Она выбрала джинсы от «Рок энд репаблик», топ-корсет и простой кардиган-кимоно от Майкла Корса, который, по мнению Эйприл, «придавал законченный вид ансамблю».

Джорджи была вполне способна выбрать одежду сама, но Эйприл делала это лучше. Публика понятия не имела, как беспомощны в этом отношении многие знаменитости и как сильно зависят от стилистов. Джорджи была навечно благодарна Эйприл за то, что продолжала ей помогать.

Папарацци поджидали их в конце подъездной аллеи как стая голодных волков. Стоило Брэму включить зажигание, как они набросились на его «ауди». Ему удалось вырваться, однако с полдюжины черных мини-вэнов бросилось в погоню.

— Такое ощущение, будто я возглавляю похоронный кортеж, — процедила Джорджи. — Хоть бы раз удалось выйти из дому непричесанной и без макияжа и не попасться на глаза папарацци.

Брэм глянул в зеркало заднего вида.

— Нет ничего отвратительнее знаменитости, жалующейся на тяготы славы.

— Первый раз я столкнулась с этим, когда начала встречаться с Лансом. Тебе же пришлось это терпеть всего несколько дней.