Распахни врата полуночи - Калинина Наталья Дмитриевна

Конечно же, бармен был другой – неудивительно, ведь вчерашний отработал ночную смену. Никого из знакомых (а кого я надеялась встретить? Неужто самого солиста, мирно попивающего кофе? Не ври сама себе, будто это не так!) в баре не обнаружилось. Два работяги со стройки, незнакомая пожилая сеньора, завтракающая круассанами, молодой человек, читающий за кофе утреннюю газету. И все. Я сделала заказ и заняла столик у окна.

Попивая апельсиновый сок, я осмелилась на невинные мечты о том, как бы поступила, если бы заинтересовавший (нет-нет, ничего романтического! Просто за-ин-те-ре-со-вав-ший, и только!) меня парень оказался бы тут. Задала бы какой-нибудь вопрос? Разглядывала бы молча и украдкой? Или, напротив, отвернулась и сделала вид (для самой себя!), что он мне вовсе не интересен?

Сок закончился куда быстрей, чем я придумала модель поведения в подобной ситуации. Скорее всего я бы так и сидела, отвернувшись к окну, отпивая нервными глотками сок. И… ничего больше. «Привет, ты классно поешь! Давай дружить!» – идиотское решение. «Привет, у тебя не занято?..» – еще более глупая ситуация в свете того, что пустых столиков полным-полно. Хуже только варианты: «Привет, мы случайно раньше не встречались?» и «Здравствуйте, я туристка, я заблудилась, не подскажете ли дорогу?» Глупо!

Я расплатилась и вышла.

В библиотеке, несмотря на летний – каникулярный – месяц, было достаточно посетителей. Я не стала задерживаться в читальном зале (поиск материалов по истории фабрики решила отложить на потом), а прошла сразу в помещение, где можно было подключиться к Интернету. К счастью, один из столов все еще был свободен, и я заняла его.

Корреспонденции от Петра не поступало. Но зато в ящике оказалось письмо от мамы, присланное с ее рабочего имейла.

« Дочь, я надеюсь, что сейчас у меня хватит решительности дописать это письмо, которое я начинаю уже в четвертый раз и удаляю после пары абзацев. Я загадала: если меня не отвлекут по рабочим вопросам, если я допишу его до конца, то отправлю тебе.

Мы всегда были с тобой близки. Делились женскими секретами, переживаниями, планами, обращались друг к другу за советами, как задушевные подруги. Спасибо тебе, дочь, за то, что ты оставалась со мной откровенной. Я же испытываю вину за то, что скрыла самую главную тайну, которая выжигает мне сердце уже двадцать семь лет и которую ты имеешь полное право знать. Она известна моему мужу, родственникам, и только от тебя, самого родного и близкого человека, я ее скрывала. Я не могла говорить на эту тему и, как знать, если бы не твой вопрос, вероятно, никогда не открыла этот секрет. Прости. Я знаю, как ты любишь человека, которого считаешь своим отцом, только поэтому, чтобы не вносить разлад в твою жизнь, я молчала.

Прости и за то, что открываю тебе такую важную вещь не при личном разговоре, а малодушно прибегаю к переписке. Но порой сложно произнести необходимые слова.

Ты просила рассказать о твоем отце. Биологическом. Хотя странно писать это слово – «биологический», оно какое-то неправильное, искусственное, вызывающее ассоциации с чем-то просчитанным, научным, выверенным, отобранным. Как можно употреблять его, когда речь пойдет о любимом человеке. Лю-би-мом. Раскатываю это слово на языке, оно сладкое, как карамель. Лю-би-мом… Тихо произношу его вслух, оно звучит как музыка. Как звон колокольчиков. Любимый…

Ты – дитя любви. Моя любимая девочка…

Его звали Алехандро. Алехандро Сербера. Алекс, как обращались к нему друзья. Саша – более привычное, мягкое, интимное, как называла его я… Ну вот, теперь ты знаешь его имя. Что касается нашей истории, начну ее с твоего деда, моего отца.

Ты помнишь его?.. Ту домостроевскую строгость, в которой дед воспитывал не только тебя, но и меня – уже взрослую, состоявшуюся женщину, мать дочери-подростка, мужнюю жену? Он звонил мне в девять вечера, интересовался, где ты находишься. И если, не дай бог, ты еще в это время засиживалась у подружек, устраивал такой разнос, будто это мне, а не тебе, было пятнадцать лет. С кем, куда, почему, зачем – ты, помню, здорово обижалась на него за такой контроль. Частенько ссорилась с отцом по этому поводу, кричала, чтобы он оставил тебя в покое. Я, отстаивая твою свободу, словно возвращалась в годы своей юности – в то время, когда мне не хватало смелости на открытый протест.