Мне не забыть... - Берристер Инга

Она ни с кем не разделила своих страданий, и за пять недель из ребенка превратилась во взрослую женщину. Вскоре подозрения переросли в уверенность, но Эмили бездействовала. Жизнь вернулась в прежнее русло, и в редкие минуты забвения бедняжка надеялась на чудесное исцеление: приступы тошноты прекратятся, в оскверненном теле восстановятся нормальные физиологические процессы, бессонница исчезнет как по мановению волшебной палочки.

Родные заметили произошедшую с Эмили перемену, но разбираться в девичьих переживаниях не стали: возраст такой, девочка взрослеет. При ее неслыханной гордости и потрясающем самообладании Эмили не составило труда скрыть отчаяние.

Через три недели после вечеринки, обернувшейся для Эмили трагедией, мистер и миссис Богарт, дядя и тетя Тони, навсегда уехали в Новую Зеландию. И сыночка Гарри прихватили с собой.

Эмили упорно пыталась убедить себя, что с годами боль от потери ребенка притупится, но время от времени тривиальная бытовая сценка — молодая мама, прогуливающаяся с коляской, или реклама детского питания по телевизору — заставляла Эмили вздрагивать. При виде беременной женщины она вспыхивала и отводила глаза, чувствуя, как внутри закипает панический ужас.

Миссис Ормонд обратила внимание, что младшая дочь чахнет, упорно ищет одиночества, и после недолгих размышлений отыскала источник опасности: подготовка к экзаменам изматывает Эмили. Куда это годится — девочка утратила всю свою живость!

Воспитательная беседа с матерью обернулась для Эмили пыткой. Искушение переложить тяжесть и ответственность на чужие плечи было велико, но испытывать любовь и доверие родителей она не рискнула.

Несчастье произошло, когда родители Эмили гостили у знакомых, а Нэнси еще не могла покинуть Ньюкасл. Эмили отправилась на книжную ярмарку в Белфаст. Она выбрала и купила нужные учебники, добралась до автобусной остановки. Внезапно ее пронзила жгучая боль. Эмили выронила книги, инстинктивно схватилась за живот и упала, ударившись головой об асфальт.

Очнулась она в госпитале, в окружении рожениц и младенцев. Доктор выразил ей соболезнования и, используя непонятные медицинские термины, сообщил о предполагаемой причине выкидыша.

— Оставайтесь здесь, пока не оправитесь. Мы хотим убедиться, что нет осложнений, — вежливо сказал он.

Потом о ней как будто забыли. Никто не пришел проведать ее, не принес лекарства. Позже выяснилось, что в тот день при крушении поезда погибло несколько человек, и в больнице выхаживали пострадавших.

В суматохе упустили из виду, что родственников Эмили не уведомили о случившемся с ней несчастье. На следующий день ее выписали, и она благодарила Бога, что все так удобно устроилось: не придется оправдываться, выслушивать гневные упреки. Но раскаяние и нечистая совесть не давали ей спать спокойно. Она еще больше ушла в себя, вздрагивала каждый раз, если с нею неожиданно заговаривали.

Никто не узнает, что с нею стряслось, она не выдаст себя. Раньше это было проблематично, теперь — само собой разумеется. Эмили содрогнулась: страшно подумать, чем могло завершиться ее “приключение”. Давний урок она усвоила прочно: не следует пренебрегать своей репутацией. Но вопреки условностям и принципам, которыми Эмили напичкали в семье и в колледже, она сознавала, что никогда не смирится с утратой. Часть ее души и тела умерла вместе с нерожденным ребенком…

* * *

Эмили босиком прошлепала по ковру, спустилась в кухню, вскипятила электрический чайник, заварила свежий чай и высыпала в вазочку пригоршню овсяного печенья. Вечером она забыла о неизменном ритуале чаепития, вот почему ей не спится.

Эмили давно приняла твердое решение: ребенка у нее никогда не будет. Мыслимо ли допустить, чтобы все повторилось? И где гарантия, что другой мужчина не окажется таким же мерзавцем, как Гарри Богарт?..

Кто сказал, что время лечит? Изо дня в день на протяжении четырнадцати лет каждая деталь той безобразной ночи четко вырисовывалась в ее воображении.

Когда Эмили поняла, что происходит, она отбивалась и умоляла Гарри прекратить, но он схватил ее за запястья — после этого на руках еще долго не проходили синяки и следы от его острых коротко обрезанных ногтей, — швырнул на кровать и придавил всей тяжестью. Бессильные слезы застилали глаза Эмили, катились по вискам, она извивалась от раздирающей боли, но позвать на помощь не могла: Гарри зажал ей рот ладонью, к тому же музыка в доме гремела так, что стены дрожали.