Осенняя рапсодия - Колочкова Вера Александровна

Рука у нее все-таки дрожала, когда она писала заявление об уходе. Пара строчек на чистом листе бумаги смотрела куда-то вбок и вниз, будто слезами плакала. Или правда кто-то плачет? Или ей так кажется?

Подняв голову, она увидела прямо перед собой расквашенное полное лицо Анны Семеновны. Даже не почувствовала, когда она подошла к столу. Губы у женщины тряслись, глаза сверкали, переливаясь застывшими в них слезами. Из-за спины Анны Семеновны выглядывала Наташа – личико тоже расстроенное, бровки стянуты в ниточку.

– Мариночка… Мариночка, ну зачем же вы так? Не надо, не увольняйтесь… – жалобно проговорила Анна Семеновна и даже руку протянула, пытаясь вытянуть у Марины из-под ладоней листок с заявлением. – Вот вы уволитесь, и меня погонят отсюда к чертовой матери… А мне до пенсии еще полтора года осталось…

– Да никто вас не погонит, Анна Семеновна, чего вы… – улыбнулась ей виновато Марина.

– Ага… А помните, как два года назад было? Я тогда два месяца подряд на больничном была… Помните, как вы из-за меня с Львом Борисовичем ссорились?

– Не бойтесь, Анна Семеновна. Никто вас никуда не погонит. В конце концов, права не имеют. Вы ж сами знаете.

– Да кто бы еще с нашими правами здесь считался… Заставят, и напишешь заявление как миленькая! Не увольняйтесь, Мариночка, прошу вас! Ну не стоит ваш Олег такой жертвы…

– Да. Не стоит, конечно. Да это и не жертва никакая, просто… Просто не смогу я здесь работать. Тяжело мне будет. Поймите меня правильно.

– Мариночка Никитична, и правда, не надо вам увольняться… – заканючила совсем по-детски Наташа. – Да ну его, этого вашего мужа, мы вам еще лучше найдем… Вы не думайте, тут все на вашей стороне! Все за вас переживают, а его, наоборот, осудили…

– Так вот чем вы в курилках на самом деле занимаетесь! – неуклюже попыталась разрядить слезную обстановку Марина. – За меня, значит, переживаете? Ну, спасибо… А я думала, вы там курите…

– Ой, ну хотите, я вообще курить брошу, Мариночка Никитична? Вот прямо с сегодняшнего дня и брошу? Хотите?

– И очень правильно сделаешь! – грустно рассмеялась Марина, вставая из-за стола. – А то несет от тебя вечно табачищем, как от мужика-ханыги. Позволь мне пройти, Наташ…

Слегка отодвинув вставшую перед ней девушку, она решительно вышла из кабинета, процокала каблуками в сторону приемной, стараясь не торопиться. Пусть все будет медленно и с достоинством. Пусть не думают, что она будет бежать отсюда, как нервная оскорбленная брошенка, уливаясь на ходу слезами. Не дождутся. И так помыли ей тут косточки порядочно за последнее время.

Секретарша Настя подняла на нее перепуганные оленьи глаза, глянула умоляюще, будто она ее бить собралась. За что тебя мне бить, милая девочка? Видно же, что ты и не виновата ни в чем. Ну, влюбилась в женатого, подумаешь. С кем не бывает. На то и молодость дана, чтобы влюбиться без ума в кого-нибудь. Пусть хоть и в Олега. Любовь, как говорится, зла. Нет, это она не к тому, что он козел, конечно… В него и впрямь можно влюбиться. Веселый, ухоженный, хорошо пахнущий, язык удачно подвешен. Ладно, живите…

– Лев Борисович у себя? – мотнула Марина головой в сторону кабинета начальника.

– А что? Да… Да, конечно, у себя… – торопливо закивала Настя. Слишком торопливо. Так и хотелось ей сказать: «Не бойся, не вцеплюсь я в твои красивые белобрысые волосы. Цела твоя прическа останется».

– Лев Борисович, я на минуту… – держа перед собой листок с заявлением, шагнула Марина к столу начальника.

– Давай… Что там у тебя? Ага… Так… Понятно…

Лев Борисович вздохнул тяжко, устало стащил с носа красивые фирменные очки. Поморгал, потер лицо пухлыми белыми руками и, водрузив очки обратно на нос, уставился на Марину сердито:

– Ну? И чего, спрашивается, ты психуешь? Ну, загулял мужик… А ты поддай ему под зад хорошенько, чтоб на месте сидел, и все дела!

– Ага. Поддам, и он тут же меня обратно полюбит. Хороший выход!

– Ишь ты… А тебе, значит, любовь подавай, да?

– Так хотелось бы.

– Слушай, Марин… А ты помнишь, как я со своей Лизой пять лет назад разводился? Помнишь? Тоже в секретаршу свою влюбился, дурак…

– Помню, Лев Борисович…

– Ну? И чем все это закончилось, помнишь? Повлюблялся годок, а потом назад к Лизавете приполз. На коленях перед ней стоял, чтоб обратно приняла. И всю молодую любовь как рукой сняло. И твой тоже приползет, помяни мое слово.

– Не знаю, Лев Борисович. Может быть. А заявление мое все-таки подпишите.