Малина Смородина - Колочкова Вера Александровна

– Да, обед, Золушка ты моя несчастная! Так пойдешь?

– Не, Тань… Мне справку закончить надо, и я еще в магазин должна успеть сбегать, продукты купить.

– Для старухи своей?

– Да, для Станиславы Васильевны.

– А что, вечером нельзя?

– Не… Пока я доберусь до нее, пока в супермаркете прошарахаюсь… Вечером там народу больше, ты же знаешь.

– Тогда я тебе принесу чего-нибудь пожевать! Хочешь?

– Хочу. Спасибо, Тань.

– Да ладно… Загнешься ты со своим выживанием, Смородина! С голодухи помрешь.

– Не помру! Я стожильная. Гнучая и прыгучая.

– Давай, давай, прыгай…

Снова уставившись в экран монитора, Лина моргнула досадливо – ну вот, с мысли сбила! Ладно, черт с ней, со справкой. Там работы осталось – на десять минут. Правда, могут из налоговой позвонить… Но ничего, она с ними договорится! А вот если с обеда чуть опоздает, это уже хуже будет. С Леночкой Эрастовной договориться гораздо сложнее. Внесет в список опоздавших, и прости-прощай премия.

На улице была благодать. Свеженькое, только что народившееся лето. Эх, погулять бы сейчас, на скамеечке посидеть в скверике… Или в уличном кафе с Танькой, за чашкой чая, лениво посплетничать, поглазеть на прохожих. Жаль, нет у нее времени на маленькие удовольствия. Даже и мысли об удовольствиях отбросить надо, потому как покупка продуктов для Станиславы Васильевны – процесс особенный, требующий крайней сосредоточенности.

Нет, можно подумать, старушка всю жизнь только и делала, что занималась покупкой отборных продуктов! Где они, отборные, были в ее молодые годы? Сама ж рассказывала, как в очередях за ливерной колбасой да ржавой селедкой стояла. Зато теперь! Откроет упакованную пачку с творогом и нюхает ее полчаса. Потом скривит и без того сморщенное лицо и заявляет – пахнет. Чем и как может пахнуть свежайший творог? Творогом и пахнет. Про мясо уж и говорить нечего. Вон, к примеру, лежит на прилавке розовая телятина. С какого боку ни посмотри – не придерешься. Купишь ей эту телятину, а она скажет – фу, импортная. Лекарством пахнет. Нет, оно понятно, конечно, что старушка вредничает, себя как барыню перед ней пытается обозначить, но не до такой же степени! И что за мода нынче пошла – изо всех сил культивировать в себе барские замашки?

Старушку эту ей сосватала бывшая приятельница Тамара. Бывшая, потому что сама ненароком в «барыни» пробралась, удачно пристроившись в тещи к преуспевающему бизнесмену. Тут же от их совместного приятельства остались лишь рожки да ножки. Нет, поначалу Тамара ей звонила, конечно. А потом все изменилось как-то. Чем дальше, тем больше стали проскальзывать в ее голосе нарастающие нотки снисходительности. Вроде того – тебе моей теперешней жизни не понять. Трудна, трудна теперь моя жизнь, и не представляешь даже, как это тяжело: то за новой шубой в Милан мотаться, то в салоне на процедурах по три часа торчать… Такая, мол, усталость после всего этого наступает, с места сдвинуться невозможно! Она слушала, усмехалась понимающе. Очень уж хотелось Тамаре ее благоговения. Вот интересно, что им там, без чужого благоговения, труднее живется, что ли? Или это дополнительный атрибут к шубе и салону, как аксессуар к платью?

А однажды Тамара позвонила и с места в карьер огорошила – я тебе крутую халтуру нашла, радуйся! К старушке одной вроде как в компаньонки. Стирать-убирать не надо, это все приходящая домработница делает. А со старушкой просто общаться надо. Приехать вечером, продуктов привезти, под ее чутким руководством ужин приготовить, потом вместе его съесть. Вроде как две приятельницы встретились, побеседовали, приятный вечерок провели. Вроде как игра такая. Дочка у старушки, видишь ли, заботливая очень и готова щедро оплатить все общибельные мамины удовольствия. Сама дочка не может – ей давно уже эти удовольствия поперек горла стоят. Подумав, она согласилась. Очень уж деньги были нужны.

В Женькином институте аккурат плату за учебу повысили.

Поначалу все действительно шло как по маслу. Дина, та самая дочка, оказалась дамой хоть и нервной, но вполне ничего себе. В общении дальше пуговиц, естественно, не пускала, но относительно своего детства хорошо пооткровенничала. Судя по рассказам, проведено было детство в тяжелых условиях материнской всепоглощающей любви, а юность – в сплошной героической борьбе против этого самого разрушающего психику поглощения. Что ж, бывает. Стало быть, отголоски той борьбы ей и придется принимать на себя в ежевечерних разговорах с Дининой матушкой. У каждого своя жизнь и свои причуды. Если старушка готова довольствоваться суррогатом нынешней дочерней любви и заботы, отчего ж нет?