Малина Смородина - Колочкова Вера Александровна

Ужин! Вот она сейчас чем займется. Анна же Николаевна ужин не готовит, завтрак да обед только! И вообще, давно пора с кухонным хозяйством ознакомиться… Да, она же еще чаем хотела Егорушку напоить!

Эк у нее ласково прозвучало в мыслях-то – Егорушка… Как же тебе помочь, милый Егорушка, с Мухой твоей вожделенной? То бишь с Санкт-Петербургской художественной академией имени Штиглица? Не иначе как действенный метод применить – побыть хитрою ночною кукушкою… А что? Говорят, он самый верный метод и есть. Что баба ночью мужику на ухо нашепчет, то он днем и принимает за руководство к действию. Хотя, наверное, на Павла этот метод вряд ли подействует. И откуда он это взял, что всякое решение без исключения должно быть первым, верным, окончательным и обжалованию не подлежащим? Прямо авторитаризм какой-то, ей-богу, махровый и замшелый!

В холодильнике аккурат для ужина котлетки нашлись, в обед не съеденные, осталось разогреть только. Ага, вот и овощи для салата есть. Интересно, Егорушка очень сладкий чай любит или так себе? Наверное, очень сладкий. Все мальчишки в таком нежном возрасте сладкоежки. Так, теперь с подносом наверх, в его комнату…

Стукнула костяшками пальцев в дверь, прислушалась. Тишина. Опять стукнула – снова тишина. Спит, что ли?

Заглянула тихонько. Нет, не спит… Открыл папку с рисунками, теми, что давеча ей показывал, и будто взглядом в них потерялся. И лицо такое отрешенное – хоть пляши перед ним, хоть песни пой, все равно не услышит. Поставила поднос на стол, тронула за плечо, он вздрогнул, поднял на секунду пустые глаза, моргнул коротко. И – раз! – будто где-то внутри лампочка включилась – бледное лицо полыхнуло такой улыбчивой приветливостью, что душа обмерла ей навстречу.

– Простите, я немного задумался… Даже не слышал, как вы вошли! Со мной такое часто бывает, простите.

– Да ладно, я ж понимаю… Вот, ужин тебе принесла. И чай. Ты, наверное, очень сладкий чай любишь, да?

– Не знаю… Мне все равно. Я как-то вообще над жизненными атрибутами не парюсь. Еда – она еда, а питье – оно питье. Проголодался – поел, жажда замучила – попил. И все дела. Не понимаю, зачем вокруг этой простоты люди всяких сложностей наворотили? Как будто ничего интересного на свете больше не существует.

– Ну что ты, Егорушка… Не всех же Бог талантами наделил, некоторым просто радость от вкусовых ощущений досталась, земная, обыденная…

– Как вы меня назвали? Егорушка?!

– Да… А что? Тебе не нравится?

– Да нет… Ничего. Просто меня мама всегда так называла.

– Ой… Я же не знала, прости…

– А чего вы извиняетесь? Наоборот, мне приятно. Отчего ж еще немного Егорушкой не побыть, коли выпала такая везуха? Я ж вижу, что вы… настоящая. От вас искренняя доброта волной идет. Вот как сейчас… Вижу, чувствую…

Потерев одну ладонь о другую, он выставил их перед собой, как заправский экстрасенс, втянул вовнутрь губы, сдвинул брови смешным домиком. Тихо рассмеявшись, она отпрянула стеснительно, махнув рукой:

– Ой, да ну тебя… Ты поешь лучше, а то котлеты остынут, невкусные будут. А еще ты собирался учебники полистать. Завтра экзамен, не забыл?

– Да нет, не забыл. Я вроде и начал, а потом опять туда потянуло… – показал он глазами на папку с рисунками. – Но сейчас буду заниматься, честное слово!

– Ладно, верю. И не стану тебе мешать. Посуду потом вниз отнесешь, хорошо?

– Ага. Отнесу. Спасибо вам! Я и впрямь чую – проголодался…

Повернувшись, она вышла за дверь, тихо прикрыла ее за собой. Спускаясь вниз по лестнице, поймала свое отражение в осколке вделанного в стену зеркала – лицо было совсем обалдевшим. Каким-то очень по-хорошему обалдевшим, будто забывшим принять обычное свое спокойное выражение. Глаза искрились, губы сами собой улыбались, и даже брови были радостно-удивленно вздернуты вверх. Не лицо, а застывшее послевкусие от общения. Все-таки у талантливых людей особая энергетика, вмиг ее в себя втягиваешь…

Из приятной задумчивости ее вывел зов мобильника, оставленного на диване в гостиной. Так бросилась на этот зов, что чуть кубарем не скатилась с лестничных ступенек. Прав, прав Егорушка-то, совсем в ней ничего мадамского нет! По такой гостиной, наверное, с чувством надо гулять, с толком, с расстановкой. А не поспешать сломя голову.

Звонил Павел. Пробурчал недовольно в трубку:

– Ты где, Малина? Я уже пятый раз тебя набираю. Ты не сбежала, надеюсь?