Хозяйки судьбы, или Спутанные Богом карты - Метлицкая Мария

И однажды это случилось – грех говорить, но Машке повезло – художницу прихватил радикулит. Слабым голосом она позвала Машку и попросила ее зайти. Теперь Машка увидела большую, сыроватую веранду со старыми, протертыми плюшевыми креслами, большой круглый стол, покрытый павлопосадским платком, как скатертью, ромашки на столе в прозрачном кувшине, и саму хозяйку, охавшую и полулежащую на диване.

– Будем знакомы. Маша, – прошептала смущенная Машка.

Художница чуть удивилась, видимо, знакомство не входило в ее планы, но кивнула:

– Альбина. Мне неловко, но просить некого, не могли бы вы меня растереть?

«Господи, – подумала Машка, – уже и к телу допустили». Она часто закивала головой, готовая уже практически на все. Художница, охая, неловко повернулась на бок, и Машка принялась усердно втирать в круглую и гладкую спину пахучую мазь.

– А теперь я вас укутаю. – Машка уже почти освоилась. Она крепко замотала спину художницы шарфом и помогла принять удобное положение.

– Спасибо, вы меня спасли, – слабо улыбнулась художница.

– Имейте в виду, – строго сказала Машка, – еще я умею делать уколы!

– Угрожающе, – усмехнулась художница, – а кофе, кофе вы умеете варить?

Машка сейчас умела или, точнее, смогла бы все, чего бы ни попросила Альбина – что там кофе?

Потом Машка молола ароматные зерна, варила в медной джезве кофе, красиво все поставила на поднос, по-хозяйски нарезав лимон и разложив на блюдце печенье.

Художница улыбнулась:

– Вы мой ангел-спаситель, Маша. С этой минуты Машке показалось, что началась их дружба. Как она заблуждалась! Но зато теперь она имела право зайти проведать прихворнувшую соседку, принести ей бульон и горячую, посыпанную укропом с грядки картошку, растирать больную спину, варить кофе, мыть тонкие фарфоровые чашки – все по-дружески, по-соседски. Больше всего Машка боялась, что вот сейчас Альбине станет легче и закончится это славное время. Альбину она уже почти обожала.

Впрочем, такие привязанности случались в Машкиной жизни не раз. Впервые – в детском саду, предметом была деревенская девушка Тося, служившая в их группе нянечкой. Тося переживала несчастную любовь и рыдала день напролет. В течение дня тихонько подвывала, а уж в тихий час отрывалась по полной, запершись в кладовке со старыми игрушками и сломанными санками. Воспитательница Лариса Ивановна уходила на бесконечные перекуры, дети пугались, а маленькая Машка прокрадывалась в кладовку и утешала бедную Тосю – гладила по голове и плечам и всем своим горячим детским сердцем страдала вместе с ней.

Тося рассказывала Машке, что ее бросил деревенский жених, выбравший ее младшую сестру, и что обратно в деревню ей хода нет, а в Москве она одна и снимает койку у вредной старухи, только вот и хорошего, что здесь, в саду, кормится досыта, отродясь так в деревне не ели. Машка притащила из дома новую мамину помаду с запахом земляники и маленькую брошку с фальшивыми рубинами – хоть как-то утешить бедную Тосю. Тося сначала подаркам обрадовалась, а потом испугалась, что и ей, и Машке за это попадет, но Машка ее успокоила, сказав, что дома у них этого добра завались. Когда дома мать обнаружила пропажу, узнав правду, Машку не ругала, а, вздохнув, сказала:

– Трудно тебе будет на свете, Маруська, жить.

Потом Тося куда-то исчезла, так и не попрощавшись с Машкой.

Следующей любовью стала Машкина учительница в младших классах. Но эта любовь была тайной – Ирина Глебовна не деревенская Тося. Была она миниатюрная, с тонкой талией, подчеркнутой широким поясом, в белоснежных кружевных блузочках, строгая, но не вредная. Жила она в соседнем доме, и Машка часто видела ее вместе с мужем – военным в чине майора. Ирину Глебовну Машка боготворила, и ее фотография, вырезанная из общей классной, висела у Машки над письменным столом. На День учителя Машка покупала ей цветы и коробку шоколадных ассорти (деньги копила весь год), но подойти и отдать в руки – робела и просто подкладывала их на край учительского стола. Ирине Глебовне было невдомек, кто делал эти тайные подарки, думала, наверное, что девочки в складчину. Разочаровалась Машка в Ирине Глебовне на классном часе, когда та с раздражением махнула рукой в Машкину сторону – что с тебя, Терентьева, взять, какая-то ты безынициативная, растешь как сорная трава. Машка ночь отплакала и разлюбила Ирину Глебовну навсегда. Потом, в старших классах, она еще немного любила физручку – та, сухая, жилистая, грубоватая, хвалила ее за то, что Машка легкая и прыгучая, как кузнечик, но это была уже не любовь, а так, симпатия.