Паэлья от Синей Бороды - Калинина Наталья Дмитриевна

…И оторопело замерла на пороге. Мое присутствие осталось без внимания, будто меня и не заметили вовсе. В кровати лежали обнаженная молодая женщина и молодой, удивительно красивый парень. Они испуганно жались друг к другу. В черных, масляно-влажных глазах парня застыл обреченный ужас, лицо женщина прятала у него на плече. А над обнаженной парой грозно нависал одетый в осеннюю старомодную куртку господин. Я видела его со спины, но смогла заметить то, что в вытянутых руках он держит пистолет, направленный на согрешившую парочку. Пока меня не заметили, я в шоке попятилась назад. Но в это мгновение женщина резко подняла лицо, поворачиваясь к господину с пистолетом. Я вдруг увидела, что она – это я. Я лежала в кровати с молодым красивым любовником. И я же – одновременно пятилась к двери. Только у той, что лежала в кровати, глаза оказались разного цвета: один – светло-карий, другой – голубой. Прежде чем я успела осмыслить и принять факт своего «раздвоения», я-любовница закричала:

– Не стреляй!!! Не стреля-ай!

Но в это мгновение грянул выстрел.

XIII

И от этого выстрела я очнулась. Резко открыв глаза, я с недоумением посмотрела на молочно-белый потолок и перевела взгляд на выкрашенные бледно-голубой краской стены. Незнакомая комната, ничего не имеющая общего с моей комнатой в доме мужа. Нет, я не в доме Антонио. И эпизод с выстрелом – это всего лишь часть глубокого нездорового сна.

Словно почувствовав, что я очнулась, в комнату вошла женщина среднего возраста, одетая в медицинский брючный костюм.

– О-ла, – нараспев поздоровалась она со мной.

– Здравствуйте, – отозвалась я по-русски, еще не очнувшись от долгого сна, в котором ухаживающая за мной женщина, одетая в ужасно некрасивое платье, была русской.

– Ке? – спросила женщина, присаживаясь рядом со мной на стул.

Конечно, она не поняла. Она – не русская. Испанка. И все, что я «видела» раньше – другую женщину, кошку – было лишь моим сном, видениями, порожденными болезнью.

– Извините. Это приветствие по-русски, – ответила я по-испански и завозилась, чтобы сесть.

– Но! Но! – запротестовала она, и я послушно не без удовольствия опустила голову обратно на мягкую подушку.

– Где я?

– В госпитале. Не волнуйся, все хорошо. Маленькая болезнь, – успокоила меня она. Но я, вопреки ее утешениям, разволновалась. Что за болезнь? Один раз я уже так очнулась, и меня попытались уверить в том, что я совершила попытку суицида. А потом муж тряс в полиции справкой о моем сумасшествии. Не упрятал ли он на этот раз меня в испанскую психушку?!

– Что за болезнь? – спросила я, наверное, слишком нервно, потому что испанка зашикала и, улыбнувшись, тронула меня за плечо.

– Что произошло со мной? – продолжала я настойчивые расспросы. И женщина, которая, видимо, была медсестрой, ответила длинной развернутой фразой.

– Не понимаю, пожалуйста, повторите.

– Лестница, – ответила она одним словом, которое, однако, сделало картину для меня такой ясной, будто мне ее расписали. Лестница. Я с некоторым облегчением перевела дух: значит, я в больнице, потому что упала, а не потому что меня сюда упрятал муж как умалишенную. Да, теперь все вспомнила.

– Как давно я здесь?

– Два дня, – ответила медсестра и, для того чтобы я лучше ее поняла, показала два пальца.

Два дня. А мне казалось, что болею уже очень-очень долго. По крайней мере видения, которые я поначалу приняла за правду, растянулись в какой-то безразмерный период. Остальные мои вопросы медсестра решительно пресекла категоричным заявлением, что мне не следует много разговаривать, потому что я слаба. И что меня сейчас будет осматривать доктор. А потом, если он разрешит, со мной поговорит полиция.

– Полиция? – эхом отозвалась я, не то чтобы удивляясь, скорее безразлично.

– Да. Доктор был против, но у полиции есть много вопросов к вам.

Я кивнула, но про себя все же скептически отметила, что раньше, когда мне нужна была помощь, у полиции вопросов не было, а сейчас – появились. Под понятием «полиция» я имела в виду того «конторного» дядьку в униформе, погрязшего в бюрократии, на которого все еще сердилась и обижалась. А потом, мыслями плавно перекинувшись с этого сеньора на симпатичного молодого полицейского с солнечной улыбкой, почти оттаяла от теплой радости, затопившей мою встрепенувшуюся в глупой надежде душу: а вдруг это он хочет побеседовать со мной? Ведь он тоже оказался в некотором роде участником событий. Может, у него возникли какие-то вопросы, связанные с газетными вырезками, которые я ему сунула? Наивная надежда из разряда первых девчачьих сексуальных фантазий, когда грезишь о том, чтобы объект подарил тебе очередной взгляд и улыбку, и млеешь потом добрых два дня, анализируя слюнявое воспоминание о случайном взгляде. А уж фантазии о робких неумелых поцелуях – это что-то из разряда высшей лиги. Но все же пусть со мной пока побудет эта полудетская-полувзрослая фантазия, раз от нее на душе становится так светло.