Тень моей любви - Смит Дебора

Я знаю, что мы должны будем как бы познакомиться вновь, иначе в моих словах нет смысла, но это все впереди.

Не сдавайся. Ты никогда не делала этого раньше.

“Шесть месяцев”, – сказал хирург. Через шесть месяцев я смогу ходить без костылей. Мне повезло. Нога срасталась быстро. Заново укрепленные мышцы энергично сокращались. Под гипсом, под хирургическими швами пульсировала кровь. Нервные окончания ощущали боль от уколов. Я принимала кучу обезболивающего и вставать пока могла с трудом.

Я уже позволила себе поддаться гипнозу весны. Апрельские нарциссы, прекрасный запах жасмина, гора Даншинног на фоне голубого неба, как собор, в белом цветении кизила. Я уже могла видеть это.

Гора теперь была моя. Дедушка оставил ее мне в своем завещании. Прошлой весной он поднимался на ее вершину посмотреть, как цветут наши с ним лисьи перчатки.

Его не было слишком долго, и папа пошел искать его.

Дедушка сидел, прислонившись к дереву, и смотрел застывшим взором на долину, где родился и жил. Он умер на горе Даншинног. Мне страшно его не хватало, и я восхищалась бабушкой Дотти, которая, не сдаваясь, продолжала заниматься внуками и правнуками, своими биржевыми бумагами и по-прежнему смотрела по телевизору теннисные матчи. Она спала в дедушкиных фланелевых рубашках и носила его часы.

Когда дедушку похоронили, я не сразу кинулась возвращаться в Атланту. Поэтому разные воспоминания успели навестить меня.

Мне было лет четырнадцать, когда обе старые бабушки умерли дома в своих постелях в одну и ту же ночь.

Бабушку Элизабет нашла я, когда пошла звать ее к завтраку. Она будто спала, но лицо ее было молодым и спокойным. Я все поняла, как только увидела ее.

В комнату ворвалась мама.

– Не смотри, – сказала я, сидя на полу и слегка покачиваясь из стороны в сторону. Но мама села рядом с хрупким телом своей матери и взяла ее холодную руку.

– О, мама, ты так и не смогла взять верх над Алисой. Вы ушли вместе.

Она заплакала, и я наконец тоже. Мы взялись за руки и так и сидели, образовав цепь – от бабушки к матери, от матери к дочери, – пока не пришел папа.

Я и теперь помнила то странное чувство спокойствия и понимания, что грани между мной и предыдущими поколениями стираются. Я была частицей путешествия в никуда, его очередной остановкой. Я думала сейчас об этом.

На ферме царили тишина и покой, я смотрела из окна на пятна весенней зелени.

По полю бродили лохматые ламы.

У меня все постоянно болело, я плохо ела, почти все время спала. Часто, когда была одна, я плакала и училась мыслью, что так ужасно обманула ожидания Терри Колфилд.

Хуже всего было то, что никто в больнице Флориды, куда я постоянно названивала, не мог вспомнить посетителя, похожего на Роана. Часть меня отказывалась выздоравливать.

* * *

Моя племянница Аманда, рыжая, веснушчатая, похожая на мальчишку, обаятельная от природы, принесла мне только что испеченное печенье и щенят – потомков Генерала Паттона. Она теперь часто советовалась со мной о своих девчоночьих проблемах, разрисовывала мой гипс цветами и звездочками и налепляла на него колючки репейника.

Отчаянно одинокая – у нее не было матери, а Джош откровенно пренебрегал ею, – она была благодарна за любое внимание. Полюбила я ее сразу, потому что она нуждалась во мне.

Я сама не знала, что мне нужно, и в порядке эксперимента пробовала различные ощущения.

– Что ты там делаешь? – окликала меня мама с веранды.

– Копаю в огороде, – отвечала я бесцветным голосом.

– Подо что? – резонно спрашивала мама.

– Сажаю лимонную мяту.

– Темно.

– Мне не нужно видеть. Мне нужно сажать.

Однажды, усаживаясь на стульчаке в своем туалете, я упала. Ренфрю поспешила мне на помощь. Волосы ее под черной нитяной сеткой стали совсем седыми. Несколько лет назад она бросила курить, но стала жевать табак и сплевывала жвачку в маленькую жестянку, которую носила в кармане. Было известно, что она может плюнуть в моих племянников и племянниц, если они спровоцируют ее. В меня она пока не плевалась.

– Принеси мне чашку чая, миз Мак, – сказала я с сарказмом. – Я пока посижу на полу и пописаю прямо здесь.

– Выбирайте выражения, – огрызнулась она. – Я говорила вашей маме, что вы поправитесь, если вернетесь домой. Но нельзя же так распускаться. Ведите себя, как леди.

– Я никогда не была леди, миз Мак, а это – возвращение прямо в ад.

– Возьмите себя в руки и взлетите.