Злюка - Тронина Татьяна Михайловна

Но когда Ты, именно Ты, вдруг стал для меня главным, особенным? Почему, отчего я внезапно стала выделять из толпы Тебя, думать лишь о Тебе?..

С чего все началось?

Мы играли на школьном дворе в волейбол, два параллельных класса — Твой и мой. Стояла весна, конец мая. Последняя четверть девятого класса — предпоследнего в нашей жизни (в те времена учились десять классов).

Учитель физкультуры куда‑то ушел — его срочно вызвали, что ли. Часть учеников продолжала играть, другая часть разбрелась по всей школьной площадке. Я сидела на трибунах, на одной из трех широких деревянных скамеек, ступенями врытых в земляной склон. Сидела одна, с правого краю, на средней скамье.

Я все это очень подробно помню — где, кто, как… Я помню, как солнце мягко грело мой затылок, спину. Я помню, что на мне было надето — черные спортивные брюки, белая футболка. Кеды.

Я помню, как повернула голову, посмотрела на тополь, тянувшийся ко мне ветвями сбоку, и заметила эти красные, махровые «сережки». В носу у меня защекотало, и я чихнула. Да, я чихнула, закрыв глаза. А когда открыла, мир был уже другим. Я стала другой.

Я опять изменилась. Первое превращение произошло в детстве, года в три‑четыре, когда я неожиданно стала осознавать себя как отдельную человеческую сущность. Личинка превратилась в кокон, отгородилась от окружающего плотной оболочкой, очертив пространство вокруг себя. Вот — я, а вот он — окружающий мир. Здесь я, а там другие.

А в этот знаменательный день случилось второе мое перерождение. Сидя на трибунах в школьном дворе, я внезапно ощутила свою женскую сущность. Я — девушка. Я — женщина. Я — это Она.

Наверное, это происходит со всеми людьми. У кого‑то такой момент случается раньше, у кого‑то позже, и не всегда это бывает связано с физиологией, и не всегда зависит от общения с противоположным полом. Но вдруг ощущаешь свою сущность (женскую или мужскую) как судьбу.

Нагретый весенним теплом, кокон треснул, и другое, новое создание начало потихоньку выбираться из него на свет божий.

…Солнце, тополиные «сережки», голоса вокруг. Я — это Она. Я женщина, я девушка. Я прекрасна.

Знаешь, я никогда не была гадким утенком, и никто не называл меня некрасивой. Меня просто не замечали. Потому что я была слишком ребенком. Позднее развитие, возможно. Маленькая, тощая, белобрысая тихоня. А теперь вдруг раз — и наружу из кокона выбралась красивая бабочка. Я — это Она.

Я — для любви. Для счастья. И весь мир только для меня, потому что я женщина и девушка и априори прекрасна. Мои шестнадцать лет вчера и мои шестнадцать сегодня разделяет пропасть.

— Ритка, будь здорова! — крикнул мне Хитяев, пробегавший мимо — за мячом. Хитяев, добродушный увалень. Я не ответила, только улыбнулась, но так, чтобы он заметил. Чтобы он… я тогда даже не знала, что именно он должен был сделать. Наверное, запомнить меня. Запомнить навсегда.

Я не знаю, как у меня это получилось, но Хитяев споткнулся, чуть не упал. Убежал, вернулся с мячом. Потом издали я часто ловила его взгляд — до конца десятого класса. Потом его забрали в армию, а когда он вернулся, и я уже уехала. Потом он женился… Лет пять назад мать, приехав, рассказывала о нем — заходил, толстый, все тот же добродушный увалень. Жена, двое детей — учатся в той же школе… Зачем? Зачем он искал меня? Зачем помнит обо мне? Затем, что я не рассчитала свою силу тогда, впервые воспользовавшись ею.

Потом‑то я уже научилась сдерживаться, научилась держать свои женские чары под контролем и уже не улыбалась кому попало.

…Так вот, новая я сидела на трибунах и дивилась своему превращению. Привыкала к тому, что я отныне больше не ребенок, а девушка.

Раньше, например, я никогда не обращала внимание на себя, на свое тело, не замечала, как двигаются мои руки и ноги, поворачивается голова. Я не отдавала себе отчета, что я, например, улыбаюсь или хмурюсь. А сейчас я все это ощутила, словно в мою кровь впрыснули какое‑то лекарство. Вот оно потекло по артериям, по венам, капиллярам и заставило меня чувствовать каждое сокращение моих мышц.

Солнце. Наверное, это солнце было виновато — оно светило с такой интенсивностью в тот момент, что во мне произошел этот биохимический переворот. Гормоны впервые заиграли? Да‑да. И я поняла, что у меня есть глаза и губы, я стиснула руки, я скрестила ноги, и я вздохнула.

Но, едва я перестала быть ребенком, я сразу почувствовала тоску и раздражение, словно мне не хватало чего‑то. Без чего нельзя жить.

Без любви. Потому что, пока я женщина, пока во мне играют эти гормоны, пока я чувствую тепло солнца, я — люблю. Потом, наверное, через много‑много лет, когда наступит старость и я вновь превращусь в существо среднего рода (недаром же слово «дети» — тоже определенного рода не имеет), и кровь моя станет жидкой, холодной, — вот только тогда я смогу освободиться от бремени своего пола. Сбросив яркие крылья, я смогу наконец освободиться и от любви. Это будет третье мое перерождение. Надеюсь, оно произойдет еще не скоро.

Но до тех пор я — это Она.

И кого мне любить?

— Макс, Макс, подойди ко мне!

Я повернула голову на голос, почувствовав при этом, как взметнулись мои волосы на весеннем ветру.

Во двор вышла директриса, Юлия Аркадьевна, дама почтенная, добродушная и в меру строгая. Это она позвала мальчика из параллельного класса, активиста и отличника — Максима Столярова. Макс (как его все называли) являлся, что называется, мальчиком «нарасхват», нужный и учителям, и одноклассникам, и всем. Бывают вот такие личности, находящиеся в самом центре жизни.

Макс подошел к директрисе, они о чем‑то оживленно заговорили. О каких‑то школьных делах, наверное, которые опять без участия активиста Макса не могли обойтись.

Юлия Аркадьевна стояла ко мне спиной, а Макс — лицом. Голосов их я не слышала, но хорошо видела, как он внимательно и весело смотрит на директрису, слушает ее, кивает и отвечает что‑то, чуть улыбаясь.

Господи, но почему я назвала его мальчиком? Он мальчиком не выглядел совсем и юношей — тоже нет. Он говорил и выглядел уже как молодой мужчина. Умный и красивый молодой мужчина.

Это меня так поразило, что я принялась завороженно рассматривать Макса, хотя знала его словно тысячу лет, и он мне даже не особо нравился, потому что слишком уж активистом был, слишком выпендривался, как мне, тихоне‑индивидуалистке, тогда казалось.

Когда это он стал таким взрослым? Почему я не замечала его раньше? Почему не видела, что он такой красивый и интересный? Вот это да…

Вспоминая те дни, делаю вывод — едва я только почувствовала в себе женскую сущность, едва я поняла, что я — это Она, я тут же нашла и Его. Исчез Максим Столяров, и появился — Ты.