Мои дорогие мужчины - Робертс Нора

Эти трое мужчин играли и пели так гармонично, что Анна растрогалась. Только сейчас она по-настоящему поняла, что их связывают неразрывные семейные узы.

Несомненно, в их жизни было немало таких вечеров. Анна легко могла представить, как братья много лет назад играли и пели в этой же комнате перед мужчиной и женщиной, которые подарили им и музыку, и цель в жизни, и семью.

И этот образ, и эту музыку она унесла с собой наверх, когда наконец отправилась спать. В постель Кэма.

Напомнив себе, что в доме ребенок, Анна заперла дверь… на тот случай, если Кэм вдруг решит покинуть диван внизу и прокрадется сюда. Она сказала себе, что не отопрет, даже если он станет стучаться. И неважно, что он выглядел таким сексуальным, когда играл на гитаре! В основном Куины пели старые ирландские баллады, которых Анна не знала. Баллады показались ей печальными, даже душераздирающими, хотя мелодии были веселыми. Еще братья играли рок-н-роллы, и все трое насмешливо улыбнулись, когда Сет предложил сыграть что-нибудь современное.

В общем, все это было удивительно мило и трогательно, хотя сами братья, наверное, никогда бы так не подумали. Как прекрасно они понимают друг друга! И они не просто приютили ребенка, но взяли его в семью.

Когда Сет заявил, что скрипки – для девчонок и слабаков, Этан только улыбнулся и заиграл такую зажигательную и быструю мелодию, что явно поразил Сета. А когда Этан сухо заметил:

«Пусть слабак так сыграет». Сет пожал плечами и ухмыльнулся.

Кончилось тем, что Сет заснул, растянувшись на ковре в гостиной, и щенок задремал, положив морду на его попку. Их так и оставили там, и в этом Анна видела подтверждение того, что мальчик здесь свой.

Она натянула ночную рубашку и взяла щетку для волос. В этом доме так легко чувствовать себя своей! Светлые просторные комнаты, ничего лишнего, но все необходимое под рукой. Она заметила несколько чисто, женских штрихов, которых раньше не было: мебель блестит, в вазах – весенние цветы. Наверняка следует благодарить их помощницу, хотя сами мужчины, вероятно, и не замечают изменений.

«Если бы это был мой дом, я, пожалуй, мало что изменила бы, – решила Анна, расчесывая волосы и мечтая. – Может, только добавила бы несколько цветных пятен тут и там». Но она точно захотела бы расширить сады! Она уже немного прочитала о многолетних растениях – каким лучше жить на солнце, какие разрастаются в тени – и приметила отличное местечко для лилий и барвинка.

Разве не чудесно копаться субботним утром в земле, сажать цветы на клумбах, подбирая растения по цвету и высоте? И наблюдать, как они растут и цветут год за годом…

Внезапно Анна заметила отразившееся в зеркале движение за окном. Ее сердце ушло в пятки, когда за темным стеклом появилась тень. Окно со скрипом поползло вверх, и она медленно повернулась, выставив щетку вперед, как оружие.

Кэм перелез через подоконник.

– Привет! – Ему очень нравилось наблюдать, как Анна причесывается, и было жаль, что она перестала. – А я вот принес тебе кое-что…

Кэм протянул ей пучок диких фиалок, и Анна подозрительно взглянула на них.

– Как ты сюда попал?!

– Вскарабкался.

Он сделал шаг вперед – и она отступила.

– Вскарабкался? По трубе?

– В основном по стене. Раньше взбирался и по трубе, но тогда я весил меньше.

Он подошел ближе, и Анна снова попятилась.

– Очень умно! А если бы ты упал? Кэм взбирался на отвесные скалы в Монтане, Мексике и во Франции, но не стал ей ничего объяснять, а только улыбнулся. Ему понравилось, что она тревожится о нем.

– Ты бы пожалела меня?

– Не думаю. – Поскольку Кэм стоял уже на расстоянии вытянутой руки, Анна взяла у него слегка помятые цветы. – Спасибо за фиалки. Спокойной ночи.

Все это показалось Кэму забавным: такой чопорный голос, такое строгое лицо, несмотря на то, что она стоит перед ним в одной белой футболке. Почему-то он нашел это сочетание необычайно сексуальным. Может быть, в конце концов все-таки удастся соблазнить ее?

– Я не мог спать.

Кэм потянулся к выключателю, и комната погрузилась в полумрак: остался только теплый золотистый свет лампы у кровати.

– Ты не очень долго старался уснуть, – заметила Анна, снова включая верхний свет.

– А мне кажется, много часов. – Кэм легко провел пальцем по ее руке от запястья к локтю. На фоне белой материи ее кожа казалась темным золотом. – Все, что я мог, – это думать о тебе, прекрасная Анна с итальянскими глазами.

Пальцы Кэма скользили по ее щеке, подбородку, и в ответ на его прикосновение у нее ослабли колени, сердце затрепетало.

– Кэм, в доме маленький мальчик!

– Который спит мертвым сном, – его пальцы коснулись ее горла, дотронулись до быстро пульсирующей жилки, – храпит на ковре в гостиной.

– Надо было отнести его в кровать.

– Почему?

– Потому что… – Наверняка есть важная причина, но как можно что-нибудь вспомнить, когда он смотрит на нее этими серыми, как сталь, глазами, так сосредоточенно, так напряженно? – Ты все это спланировал, – прошептала она.

– Не совсем так. Я хотел уговорить тебя прогуляться в лес, когда все улягутся. И заняться с тобой любовью под небом, в свете звезд, – Кэм взял ее руку, повернул ладонью вверх, прижался губами к середине, – но собирается дождь.

– Дождь? – Анна взглянула в окно и увидела клубящиеся тучи. Когда она снова посмотрела на Кэма, он был совсем рядом, его руки уже обнимали ее, легонько гладили спину.

– А кроме того, я хочу тебя в постели. В моей постели! – Кэм склонил голову, и его губы скользнули под ее подбородок, туда, где кожа была нежной и мягкой, как вода. – Я хочу тебя, Анна. Днем и ночью.

– Завтра…

– Сегодня! И завтра.

Слово «всегда» уже вертелось на кончике его языка, но Кэм нашел губами ее губы и не произнес этого слова.

Анна вздохнула, когда его язык скользнул между ее раскрытыми губами, и поняла, что больше не может сопротивляться. Он целовал ее, пока она не сдалась окончательно, не утонула в его поцелуе. Прелестные маленькие цветы скользнули на пол из ее разжавшихся пальцев.

Так он целовал ее лишь однажды – с такой невыразимой нежностью, обнажавшей ее душу. Если бы она могла говорить, то, наверное, залепетала бы, как любит его. Но ее ноги подкосились, она забыла обо всем, она не смогла бы вспомнить ни одного слова.

Кэм едва касался ее, его ладони легко скользили по ее спине, а его рот словно тянул из нее волшебную влагу… и покорял ее сердце.

– На этот раз никакой гонки, – услышал он свой собственный шепот и не понял, с ней говорит или с самим собой. Он только знал, что хочет продлить это мгновение – такое медлительное, болезненно медлительное, – до бесконечности, насладиться каждым мигом, каждым движением, каждым стоном.