Одна кровь на двоих - Алюшина Татьяна

   Дима расхохотался, глядя на эту троицу, сидящую рядком держась за руки, с мокрыми от слез щеками, смотревших на него как детсадов-цы младшей группы на воспитательницу.

  — Нет, Машка, если по-мещански, с шампанским и для моего имиджа, то без прессы никак!

  — Ой! — сказала Маша, напугавшись, что натворила.

   А Дима, продолжая смеяться, позвал:

   — Осип!

   Осип материализовался у него за спиной и, улыбаясь во всю красу белых зубов, ответил:

   — Тогда через две недели!

   Как он спросил в первую их брачную ночь:

  — Ну что, Мария Владимировна, нашу свадьбу ты запомнила?

  — Да ни черта! — возмутилась расстроенная Маша. — Смотрела только на тебя и видела только тебя, а все остальное мимо кассы! Представляешь?

— Представляю! — хохотал он.

   И как Маша в их первой совместной поездке спорила с французской старушкой в Лионе по поводу схожести и различия кулинарных рецептов традиционной кухни двух стран.

  — Но, мадам, — возражала старушка. — Мы никогда так не готовим капусту! Это не принято!

  — Ну и что! — искрила энтузиазмом Маша. — А вы попробуйте! А если дело в общественном мнении, так запритесь дома, приготовьте, попробуйте и никому не рассказывайте, что нарушили каноны! Вам понравится!

  — Что? — смеялась мадам. — Рецепт или тайное нарушение канонов?

  — И то и другое, мадам! — смеялась вместе с ней Маша.

   И конечно, их первый совместный Новый год!

  — Дим, как будем Новый год встречать? — явно что-то задумав, спросила Маша.

  — Поедем куда-нибудь, хочешь в Париж или еще куда?

  — Ни в какой не в Париж! Поедем в Домину! Там красота невозможная — все в снегу!

  — Значит, в Домину, — тая потихоньку от счастья, согласился Дима. — Я распоряжусь.

  — Нет, давай я распоряжусь! — хитро сверкая глазами, затребовала полномочий Мария Владимировна.

   И развила секретную от него бурную деятельность: с кем-то перезванивалась, договаривалась, обсуждала что-то, шепталась с Осипом.

   Дима не вмешивался в их заговоры, с нетерпением ожидая, что будет в результате.

   Но тридцать первого Маша задержалась на работе, отмечая с коллегами, и они выехали поздно, после обеда. Она спала полдороги, положив голову ему на колени, Осип молчал-, не улыбался, парни во второй машине, видимо, тоже маялись, недовольные испорченным Новым годом вдали от родных. Маша, проснувшись, тоже молчала, смотрела в окно, а Дима переживал страшно, заподозрив, что у нее ничего не получилось, и прикидывая, как навставляет всем, кто испортил ей праздник.

   И совсем помрачнел, когда они наконец доехали, уже в десятом часу, и Домина встретил их темными окнами и тишиной, разбиваемой доносящимися из пансионата предновогодними музыкой и весельем.

   И он злился, думая, что Машку проигнорировали, обидели, не признав в ней хозяйку, подвели, решив завтра же с этим разобраться.

   А она взяла его под локоть и попросила, как ему показалось, печально:

   — Давай зайдем с центрального входа, там, наверное, очень красиво!

   Они обошли дом, поднялись по ступенькам, постояли немного, посмотрели на замерзшую реку и вошли...

   Зажегся свет, заиграла музыка, и все закричали «Ура!», приветствуя их!

   И был огромный красивейший стол — мама, папа, Осип с дамой, Лев Семенович, Елена Ивановна, трое их внуков, верная Галочка с мужем и детьми, управляющий пансионатом с женой » двумя пацанами-погодками и даже жены и девушки его охранников.

   И снег, мороз, наряженная большая ель возле дома, переливающаяся огнями, и разноцветные елки в доме, и горы подарков под ними, и поздравления, поцелуи, хоровод на дворе на морозе вЧжруг елки, и громкий детский смех и снежки, застолье, шампанское!

   И большой тайный сюрприз для него — их отдельная небольшая гостиная возле спальной комнаты, со сверкающей елкой, коробками подарков в праздничной упаковке с бантами под ней, шампанским в ведерке, устроенной на полу лежанкой немыслимых размеров в набросанных несчитаных подушечках, напротив телевизора, и... поднос пломбира в вафельных стаканчиках.

   У него щемило в груди от нежности, любви, радости, и он не знал, не мог найти слов, чтобы сказать ей об этом и о том^ что это первый после детства настоящий Новый год. Он ей сказал потом, как смог.

   И целое новогоднее утро в поцелуях, шепоте, смехе, поедании тающего пломбира, и по Дими-ной просьбе, как тогда в шестнадцать ее лет, Машка слизывала сладкую жидкость с руки, прерванная на середине процесса горячей любовью, и шампанское, и счастливое утомленное засыпание в обнимку.