Фрагменты речи влюбленного - Барт Ролан

2. Шарлю берет рассказчика за подбородок и проводит ему своими магнетическими, «словно пальцы парикмахера», пальцами вплоть до самых ушей. Этот начатый мною ничего не значащий жест продолжается другой моей частью; ничто его физически не прерывает, но он сворачивает в сторону, вместо простой функции обретает ослепительный смысл — просьбу о любви. Смысл (судьба) электризует мою руку; я вот-вот прорву непроницаемое тело другого, обяжу его (ответит он или нет, отдернется или смирится) вступить в игру смысла; я заставлю его заговорить. В любовном поле нет никакого acting-out’a: никакого влечения, даже, быть может, никакого удовольствия, ничего кроме знаков, самозабвенной речевой деятельности: при каждом представившемся украдкой случае создается система (парадигма) запроса и ответа.

Пруст^[173]

«Tutti sistemati»

ПРИСТРОЕННЫЕ. Влюбленный субъект видит всех его окружающих «пристроенными», у каждого из них, кажется, есть своя практико-эмоциональная система договорных связей, из которой сам он чувствует себя исключенным; по этому поводу он испытывает двойственное чувство зависти и насмешки.

1. Вертер хочет пристроиться: «Мне быть ее мужем! О Господи Боже, меня сотворивший, если бы ты даровал мне это счастье, вся жизнь моя была бы беспрерывной молитвой, и т. д.»; Вертер хочет места, которое уже занято, — места Альберта. Он хочет войти в систему («пристроенный» звучит по-итальянски как. sistemato). Ведь система — это целое, в котором все имеют свое место (даже если оно и не очень удачное); супруги, любовники, «треугольники», даже сами маргиналы (наркота, волокиты), вполне уютно обустроившиеся в своей маргинальное: все, кроме меня. (Игра: стульев на один меньше, чем детей; дети водят хоровод под музыку пианино; как только пианистка останавливается, каждый бросается к какому-нибудь стулу и усаживается на него — кроме наименее проворного, наименее настырного или удачливого, который остается растерянно стоять лишним — это и есть влюбленный.)

Вертер, Д.Ф.^[174]

2. В чем окружающие меня sistemati могут вызывать у меня зависть? Из чего, если взглянуть на них, оказываюсь я исключен? Не может быть, чтобы из «мечты», из «идиллии», из «единения»: слишком уж жалуются «пристроенные» на свою систему, а мечта о единении составляет совсем иную фигуру. Нет, мой фантазм системы чрезвычайно скромен (тем более парадоксальный фантазм, что он лишен блеска): я хочу, я желаю просто-напросто структуры (слово это еще недавно заставляло скрежетать зубами: в нем видели верх абстракции). Конечно же, от структуры не бывает счастья, но любая структура пригодна для жизни; может быть, в этом и состоит ее наилучшее определение. Я могу прекрасно уживаться с тем, что не приносит мне счастья; я могу одновременно и жаловаться, и существовать; я могу отвергать смысл структуры, которой подчиняюсь, и без неудовольствия переживать отдельные ее будничные фрагменты (привычки, маленькие радости, хрупкие гарантии, вполне терпимые разности, преходящие затруднения); я даже могу испытывать к этой устойчивости системы (которая собственно и делает ее пригодной для жизни) некий извращенный вкус: Даниил Столпник прекрасно поживал на своей колонне — он сделал из нее (что весьма, правда, не просто) структуру.

Хотеть пристроиться — это хотеть обеспечить, чтобы тебя всю жизнь покорно слушали. Структура — поддерживающая конструкция, отделенная от желания: я просто хочу, чтобы меня «поддерживали», «содержали» — словно некую проститутку высшего сорта (мужского или женского пола).

3. В структуре другого (ибо другой всегда наделен своей структурой жизни, в которую я не включен) есть нечто смехотворное: я вижу, как другой упорно следует одним и тем же жизненным привычкам; наблюдаемый со стороны, он кажется мне застывшим, вечным (вечность можно представить себе смешной).

Каждый раз, когда мне случалось — внезапно — увидеть другого в его «структуре» (sistemato), я бывал заворожен: казалось, я созерцаю некую сущность — сущность супружественности. Когда поезд пересекает поверху большие голландские города, взгляд пассажира проникает в интерьеры — хорошо освещенные, безо всяких занавесок, — где каждый, кажется, занят своими личными делами, как будто его и не видят тысячи проезжих; тут-то и дано увидеть сущность Семьи; а когда в Гамбурге прогуливаешься вдоль стеклянных стен, за которыми в ожидании покуривают женщины, видишь сущность Проституции. (Сила структур: вот, вероятно, чего в них желают.)