100 великих гениев - Баландин Рудольф Константинович

По его мнению, задача театра совершенно иная: «…отвлекать публику от мелких каждодневных интересов и настраивать ее на благоговейное восприятие самого возвышенного и глубокого, что доступно духу человека». То есть, как писал он в другой статье, «…возвести раба индустрии на степень прекрасного сознательного человека, который с улыбкой посвященного в тайны природы может сказать самой природе, солнцу, звездам, смерти и вечности: вы тоже мне принадлежите, и я ваш повелитель!».

Вагнер сознавал, что в индустриальную эпоху главными врагами высокого искусства становятся те, кто устремлен к выгоде и капиталу, а также все увеличивающиеся массы их пособников, служащих, буржуа. Их тлетворное влияние значительно хуже, чем покровительство родовой аристократии: "Теперь властелином общественного эстетического вкуса сделался тот, кто платит художнику взамен того, что раньше воздавало ему дворянство! Тот, кто на свои деньги заказывает себе художественные произведения и требует новых вариаций на старую, излюбленную им тему, но никак не новых тем! Заказчик и властелин этот – филистер!

Бессердечнейшее и трусливейшее порождение нашей цивилизации, этот филистер является и самым капризным, самым жестоким и грязным патроном искусства. Хоть он и все позволяет, однако кладет строгий запрет на то, что может ему напомнить, что он должен быть человеком как в смысле красоты, так и мужества; он хочет быть трусливым и пошлым, и этой его воле должно подчиниться искусство – все остальное, как я уже сказал, для него одинаково хорошо. Поспешим отвернуться от него".

Каков же выход из того болота, в которое погружается искусство, лишенное творческих дерзаний? Вагнер уверен – только через революцию. В статье, которая так и называется «Искусство и революция», он выдвинул идею разумную, справедливую, а потому, пожалуй, утопическую для наступившей индустриально-капиталистической эпохи:

"…публика должна иметь бесплатный доступ на театральные представления. До тех пор пока деньги нужны будут для удовлетворения всех жизненных потребностей, до тех пор у человека без денег будет лишь воздух и, может быть, вода. …Там, где средств на это не хватает, лучше совсем отказаться на время и даже навсегда от театра, раз он может найти средства к существованию, лишь становясь промышленным предприятием; отказаться от этой мысли до тех пор, пока не явится в нем такая настоятельная потребность, что заставит само общество принести ему известные коллективные жертвы.

Когда же общество достигнет прекрасного, высокого уровня человеческого развития – чего мы не добьемся исключительно с помощью нашего искусства, но можем надеяться достигнуть лишь при содействии неизбежных будущих великих социальных революций, – тогда театральные представления будут первыми коллективными предприятиями, в которых совершенно исчезнет понятие о деньгах и прибыли; ибо если благодаря предположенным выше условиям воспитание станет все более и более художественным, то все мы сделаемся художниками в том смысле, что, как художники, мы сумеем соединить наши усилия для коллективного свободного действия из любви к самой художественной деятельности, а не ради внешней промышленной цели".

Попытка приблизиться к такому идеалу была предпринята в СССР. Однако и в этом случае не удалось осуществить свободу художественного творчества. Искусство, попадая под власть государственных чиновников, начинает превращаться в средство политической пропаганды и со временем служить не столько народу, сколько властям. Конечно, это несравненно лучше, чем продажность и удовлетворение низких потребностей филистеров-буржуа и богачей, когда искусство превращается в разновидность «бизнеса». Но в индустриальном обществе именно такая функция для всех проявлений духовной культуры, включая философию и науку, является предпочтительней. Это показывает крушение в XX веке общественных систем, основанных на идеях (таких разных, как нацизм, фашизм, и во многом им противоположный коммунизм). Победу, по крайней мере теперь, одержало «рыночное» государственное устройство, ориентированное на личную выгоду, максимальную прибыль, поклонение капиталу, «золотому тельцу».

ВЕРДИ

(1813—1901)

Ничто поначалу не предвещало его всемирной славы: сын трактирщика из небольшого итальянского поселка Ронколе, как представитель низшего сословия, не имел даже права поступать в консерваторию.