100 великих военных тайн - Курушин Михаил Юрьевич

Естественно, любой узник, попавший на остров Узедом, хорошо охраняемый службами ПВО и СС, был обречен. И потому некоторые пытались бежать. Один отчаянный югослав затаился на островном озере. Его поймали, а в назидание всем поставили перед строем и спустили овчарок. Чтобы загрызли не сразу – шею обмотали брезентом. В общем, лагерь военнопленных у Пенемюнде мало чем отличался от Заксенхаузена. Жизнь человека не ставилась ни во что. Но жажда жизни не покидала людей. Одни стремились уцелеть любой ценой. Другие, тайно поддерживая друг друга, выживали, не теряя человеческого достоинства.

Аэродром располагался рядом с концлагерем. После воздушных налетов союзной авиации немцы заставляли заключенных обезвреживать неразорвавшиеся бомбы, засыпать воронки на взлетной полосе. В одну из команд, работающих на аэродроме, удалось попасть и Девятаеву, стремившемуся именно сюда для осуществления своего давнего плана. Он даже сумел сколотить команду единомышленников.

Узников посылали на аэродром обычно на рассвете, еще до прихода пилотов. Во время работы Девятаев замечал все подробности деятельности обслуживающего персонала, сумел вычислить время заправки самолетов, а самое главное – выбрал машину для угона: тяжелый бомбардировщик «Хейнкель-111», который летал чаще других. Облюбовав этот «хейнкель», будущие беглецы называли его своим и даже узнавали по звуку моторов. Самолет сразу после посадки готовили к новому вылету. Возле него не однажды чисто одетые люди в штатском поздравляли пилота – удавались, как видно, какие-то важные испытания. Девятаев прикидывал план захвата машины, рулежки, взлета под горку в сторону моря… Во что бы то ни стало надо было увидеть приборы в кабине, понять, как, что, в какой последовательности надо включать – ведь в решающий момент счет времени пойдет на секунды.

Во время аэродромных работ команду сопровождали охранники – вахтманы. По свидетельствам Девятаева, один был зверем, другой – старичок, побывавший в русском плену еще в Первую мировую, – знал русский язык и относился к пленным с явным сочувствием. В его дежурство «учитель из Дарницы» не упускал случая заглянуть на самолетную свалку и там впивался глазами в приборные доски.

Однажды узники расчищали снегу капонира, где стоял другой «хейнкель». С вала Девятаев увидел в кабине пилота. Тот, заметив любопытного узника, то ли издеваясь над обреченным, то ли желая похвастать достижениями немецкой техники, стал показывать ему приборы и запускать самолет. «Я еле сдерживал ликование, – вспоминал позже легендарный беглец. – Подвезли, подключили тележку с аккумуляторами. Пилот показал палец и опустил его прямо перед собой. Потом пилот для меня специально поднял ногу на уровень плеч и опустил – заработал один мотор. Следом – второй. Пилот в кабине захохотал. Я тоже еле сдерживал ликование – все фазы запуска мне стали понятны».

Нацистам и в голову не могло прийти, что кто-то рискнет убежать из лагеря на самолете, однако подготовка к побегу шла в труднейших условиях концлагеря, при строжайшей конспирации. Многократно проверенные Девятаевым надежные друзья решились на дерзкий поступок – провести всю операцию средь бела дня, когда пунктуальная немецкая охрана аэродрома уходит на обед. Заучено было все: кто ликвидирует вахтмана, кто расчехляет моторы, кто снимет струбцинки с закрылков… Но самая большая ответственность ложилась, конечно, на пилота – ведь предстояло иметь дело с чужим самолетом сложнейшей конструкции.

Девятаев: «Степень риска все понимали: может поднять тревогу охрана; может неожиданно кто-нибудь появиться у самолета; машина окажется без горючего; не запустим моторы; могут, быстро хватившись, загородить полосу взлета; могут вслед послать истребители; могут возникнуть и непредвиденные осложнения. Сам я мысленно думал: шансы – один из ста. Но отступать мы уже не могли…»

Настало время выбирать день. Он должен быть облачным, чтобы сразу скрыться от истребителей. Небезразлично, кто будет охранником. Эсэсовца план предусматривал ликвидировать, старика-вахтмана – просто связать. А жизнь на острове Узедом текла прежним руслом. Часто взлетали ракеты, чаще, чем прежде, прорывались к базе английские самолеты. Собак-овчарок из охраны забрали, их теперь натаскивали для борьбы с танками, но режим строгости не уменьшился. Провинность пленных каралась смертью, причем в лагере был популярен изощренный прием: обреченному оставляли «десять дней жизни». В эти дни его избивали, лишали пищи, охрана с ним делала что хотела. Десять дней агонии никто не выдерживал. К «десяти дням жизни» был приговорен земляк Девятаева татарин Федор Фатых.