Шевалье д'Арманталь - Дюма Александр

— И давно на него пролился этот золотой дождь?

— Давно ли? За два дня до попытки похитить регента на улице Добрых Ребят. Улавливаешь связь?

— Ну да! А почему ты пришла ко мне с этим только сегодня?

— Потому что запасы капитана начинают истощаться, и настал как раз подходящий момент для того, чтобы узнать, где он их будет пополнять.

— А ты не торопилась, чтобы он успел порастрясти свои дублоны, не так ли?

— Всем жить надо.

— Все будут жить, кума, даже твой капитан. Но я должен знать каждый его шаг, понятно?

— День за днем.

— В которую из твоих девиц он влюблен?

— Во всех, когда у него есть деньги.

— А когда нет?

— В Нормандку. Это его сердечная привязанность.

— Я ее знаю, такую не проведешь.

— Да, но тут на нее нечего рассчитывать.

— Почему?

— Она, глупышка, любит его.

— О, вот счастливчик!

— И он этого заслуживает, смею тебя уверить. У него золотое сердце — все отдаст. Не то что ты, старый скряга.

— Ладно, ладно. Ты же сама знаешь, что при известных обстоятельствах я расточительнее блудного сына. Все в твоих руках.

— Что ж, я сделаю что смогу.

— Итак, я буду каждый день знать, как проводит время капитан.

— Договорились, каждый день.

— Ты даешь мне слово?

— Слово честной женщины.

— Не годится.

— Слово Фийон.

— Идет.

— Прощайте, монсеньер.

— Прощай, кума.

Фийон направилась к двери, но в тот момент, когда она собиралась выйти, в комнату вошел лакей.

— Монсеньер, — сказал он, — тут один человек просит ваше преосвященство принять его.

— А кто он, этот человек, болван?

— Служащий королевской библиотеки, который в свободное от работы время занимается перепиской.

— И что ему надо?

— Он говорит, что должен сделать чрезвычайно важное сообщение вашему преосвященству.

— Наверное, какой-нибудь бедняк, просящий о помощи?

— Нет, монсеньер, он говорит, что пришел по политическому делу.

— Касающемуся чего?

— Испании.

— Тогда пусть войдет. А ты, подружка, пройди-ка в соседнюю комнату.

— Это еще зачем?

— А вдруг этот переписчик и твой капитан друг с другом связаны.

— Это было бы забавно, — сказала Фийон.

— Ну, иди скорей.

И Фийон исчезла за дверью, на которую ей указал Дюбуа.

Минуту спустя лакей открыл дверь и доложил о господине Жане Бюва.

А теперь мы расскажем, как случилось, что наш скромный герой удостоился чести быть принятым монсеньером архиепископом Камбрейским.

X. СООБЩНИК ПРИНЦА ДЕ ЛИСТНЕ

Мы покинули Бюва в тот момент, когда он возвращался домой со свертком бумаг в руках, торопясь выполнить обещание, данное принцу де Листне. Это обещание он свято сдержал, и, несмотря на то, что Бюва нелегко было переписывать с иностранного языка, на следующий день, в семь часов вечера, заказанная копия была им доставлена на улицу Бак, номер сто десять. Бюва тут же получил из рук высокого клиента новую работу, которую и выполнил с той же пунктуальностью. На этот раз принц де Листне, видимо проникшийся доверием к человеку, который уже успел доказать свою аккуратность, взял со стола гораздо большую кипу бумаг, чем первые два раза, и, чтобы не утруждать каждый день Бюва, да, должно быть, и самого себя, приказал ему принести все переписанные тексты сразу. Таким образом, их новая встреча откладывалась на три-четыре дня.

Бюва вернулся домой преисполненный гордости, так как был крайне польщен оказанным ему доверием. Батильду он застал такой веселой и счастливой, что поднялся в свою комнату в состоянии умиротворенности, близком к блаженству. Он тотчас же принялся за работу, и, разумеется, его настроение отразилось на ней благоприятно. Хотя Бюва, несмотря на промелькнувшую у него надежду, не понимал по-испански ни слова, он наловчился довольно бегло читать испанские тексты. Так как работа была чисто механическая, ему не нужно было следить за смыслом фразы, остававшимся от него скрытым, и он мог, переписывая длиннющий доклад, напевать свою любимую песенку. Поэтому он испытал чуть ли не разочарование, когда обнаружил, что за первым текстом лежит бумага, написанная по-французски. За последние пять дней Бюва привык к языку кастильцев, а всякое нарушение своих привычек он воспринимал как осложнение. Но поскольку Бюва был рабом долга, он не мог от него уклониться, и, несмотря на то что на этой бумаге не значился порядковый номер и, казалось, она попала в стопку случайно, он решил ее переписать, действуя согласно изречению: «Quod abundat, поп vitiat»^[26]. Итак, подточив перо ножичком и перейдя на скоропись, он начал переписывать следующие строки: