Три мушкетёра - Дюма Александр

И он посмотрел на красивую девушку с самым победоносным видом.

— Сударь, мне хотелось бы сказать вам кое-что… — пролепетала субретка.

— Говори, дитя мое, говори, — сказал д'Артаньян. — Я слушаю.

— Нет, только не здесь: то, что мне надо вам сообщить, чересчур длинно, а главное — чересчур секретно.

— Так что же нам делать?

— Если бы господин кавалер согласился пойти со мной… — робко сказала Кэтти.

— Куда угодно, красотка.

— В таком случае — идемте.

И, не выпуская руки д'Артаньяна, Кэтти повела его по темной винтовой лесенке; затем, поднявшись ступенек на пятнадцать, отворила какую-то дверь.

— Войдите, сударь, — сказала она. — Здесь мы будем одни и сможем поговорить.

— А чья же это комната, красотка? — спросил д'Артаньян.

— Моя, сударь. Через эту вот дверь она сообщается со спальней моей госпожи. Но будьте спокойны: миледи не сможет нас услышать — она никогда не ложится спать раньше полуночи.

Д'Артаньян осмотрелся. Маленькая уютная комнатка была убрана со вкусом и блестела чистотой, но, помимо воли, он не мог оторвать глаз от той двери, которая, по словам Кэтти, вела в спальню миледи. Кэтти догадалась о том, что происходило в душе молодого человека.

— Так вы очень любите мою госпожу, сударь? — спросила она.

— О да, Кэтти, больше, чем это можно высказать словами! Безумно!

Кэтти снова вздохнула.

— Это очень печально, сударь! — сказала она.

— Почему же, черт возьми, это так уж плохо? — спросил он.

— Потому, сударь, — ответила Кэтти, — что моя госпожа нисколько вас не любит.

— Гм… — произнес д'Артаньян. — Ты говоришь это по ее поручению?

— О нет, сударь, нет! Я сама, из сочувствия к вам, решилась сказать это.

— Благодарю тебя, милая Кэтти, но только за доброе намерение, так как ты, наверное, прекрасно понимаешь, что твое сообщение не слишком приятно.

— Другими словами, вы не верите тому, что я сказала, не так ли?

— Всегда бывает трудно верить таким вещам, хотя бы из самолюбия, моя красотка.

— Итак, вы не верите мне?

— Признаюсь, что пока ты не соблаговолишь представить мне какое-нибудь доказательство своих слов…

— А что вы скажете на это?

И Кэтти вынула из-за корсажа маленькую записочку.

— Это мне? — спросил д'Артаньян, хватая письмо.

— Нет, другому.

— Другому?

— Да.

— Его имя, имя! — вскричал д'Артаньян.

— Взгляните на адрес.

— Графу де Варду!

Воспоминание о происшествии в Сен-Жермене тотчас же пронеслось в уме самонадеянного гасконца. Быстрым, как молния, движением он распечатал письмо, не обращая внимания да крик, который испустила Кэтти, видя, что он собирается сделать или, вернее, что он уже сделал.

— О, боже, что вы делаете, сударь! — воскликнула она.

— Ничего особенного! — ответил д'Артаньян и прочитал: «Вы не ответили на мою первую записку. Что с вами — больны вы или уже забыли о том, какими глазами смотрели на меня на балу у г-жи де Гиз? Вот вам удобный случай, граф! Не упустите его».

Д'Артаньян побледнел. Самолюбие его было оскорблено; он решил, что оскорблена любовь.

— Бедный, милый господин д'Артаньян! — произнесла Кэтти полным сострадания голосом, снова пожимая руку молодого человека.

— Тебе жаль меня, добрая малютка? — спросил д'Артаньян.

— О да, от всего сердца! Ведь я-то знаю, что такое любовь!

— Ты знаешь, что такое любовь? — спросил д'Артаньян, впервые взглянув на нее с некоторым вниманием.

— К несчастью, да!

— В таком случае, вместо того чтобы жалеть меня, ты бы лучше помогла мне отомстить твоей госпоже.

— А каким образом вы хотели бы отомстить ей?

— Я хотел бы доказать ей, что я сильнее ее, и занять место моего соперника.

— Нет, сударь, я никогда не стану помогать вам в этом! — с живостью возразила Кэтти.

— Почему же? — спросил д'Артаньян.

— По двум причинам!

— А именно?

— Во-первых, потому, что моя госпожа никогда не полюбит вас…

— Как ты можешь знать это?

— Вы смертельно обидели ее.

— Я? Чем мог я обидеть ее, когда с той минуты, как мы познакомились, я живу у ее ног, как покорный раб? Скажи же мне, прошу тебя!

— Я открою это лишь человеку… человеку, который заглянет в мою душу.

Д'Артаньян еще раз взглянул на Кэтти. Девушка была так свежа и так хороша собой, что многие герцогини отдали бы за эту красоту и свежесть свою корону.