Тайный меридиан - Перес-Реверте Артуро

Она проснулась, и с нею проснулись все женщины мира. Она была теплая и сонная, с встрепанными волосами, закрывавшими ее глаза и рот. Простыня соскользнула с ее плеч и спины, на виду оказалась рука и подмышка, видны были напрягшиеся мускулы спины и примятая весом тела грудь. Теперь загорелая под солнцем спина с отчетливыми следами купальника видна была целиком; Танжер выгибала поясницу, потягивалась, как красивое и спокойное животное; прикрывала сонные глаза от серого, но для нее нестерпимо яркого света; она ощущала близкое присутствие Коя и улыбнулась улыбкой сначала неопределенной, потом страстной, позже серьезной – она отдавала себе отчет в том, что обнажена и что Кой ее рассматривает. И наконец – вызов: медленно и свободно, зная, что на нее смотрит мужчина, она полностью скинула простыни, легла на спину, вытянув одну ногу, другую согнув в колене и бесстыдно положив руку рядом с темно-золотым треугольником, но отнюдь не прикрывая его, втянула мышцы живота в знак готовности, безвольно бросив другую руку на простыню. И не шевелилась.

Взгляд – как всегда, твердый, спокойный, глаза устремлены на мужчину. Потом, через несколько мгновений, она скользнула по постели, встала на колени перед зеркалом, показывая ему обнаженную спину и ягодицы. И приблизила губы к зеркалу, набрав воздуха в легкие; не отводя глаз от Коя или, точнее, от его отражения, она выдохнула, затуманив это отражение. Вот что она сделала. Потом встала, по дороге надевая майку, подошла к столу, села рядом с блюдом с фруктами; пальцами очистила целый апельсин и, не разделяя на дольки, стала откусывать куски; сок стекал у нее по губам, по подбородку, по рукам. Кой, не сказав ни слова, сел напротив нее, и временами Танжер смотрела на него так же, как смотрела, лежа в постели; хотя рот и пальцы у нее теперь были в апельсиновом соке, единственная разница состояла в том, что сейчас она хоть чуть-чуть, да улыбалась.

Улыбалась и слизывала с запястий сок, текло по предплечьям до локтей, апельсин исчезал у нее во рту, она облизывала сок между пальцев, снова откусывала остаток апельсина, снова облизывала запястья. Тогда Кой качнул головой, словно не соглашался с чем-то. Он покачал головой, вздохнул – словно тихая, грустная жалоба сорвалась с его уст. Потом не торопясь обошел стол, притянул к себе женщину и – так, как она была, как сидела в майке до бедер у стола, источая запах апельсина, – нашел дорогу в Итаку на том берегу моря, старого и серого, как память человеческая.

К «Деи Глории» они вернулись, когда буря улеглась; после того, как на рассвете разбежались последние облачка, оставляя розоватые следы с подветренной стороны. Море снова стало ярко-синим, солнце освещало белые домики на берегу, а вместе с солнцем поднялся и легкий бриз: хорошо идти под парусами, как сказал Пилото. В тот же день, под отвесными лучами солнца, отбрасывавшими его тень на поверхность воды, Кой, снова надев двухбаллонный акваланг, начал спускаться вдоль каната, который они с Пилото прикрепили к большому бую, отметив на нем узлами каждые три метра и привязав к якорю.

Кой спустился к левому борту бригантины и, оказавшись возле шканцев, обследовал все судно, проверяя, не снесла ли буря разметку, которую они с Пилото сделали накануне. Потом посмотрел на пластиковую табличку, где восковым карандашом был начерчен план, рулеткой измерил расстояния и начал разбирать обшивку транца, окаменевшую, покрытую морскими отложениями. Металлическим ломиком и киркой он отрывал доски, которые сразу же превращались в грязное облако мути. Работал он медленно, стараясь не делать таких усилий, которые увеличивали бы его потребность в воздухе. Иногда он удалялся от кормы, чтобы отдохнуть, пока взбаламученная вода вновь не станет прозрачной. Он разобрал транец, и, когда муть осела, сунул голову внутрь, как накануне сунул ее в люк сухогруза. Он осторожно вытянул руку и осветил фонарем внутренность бригантины, где, ошалев от яркого света, заметались во все стороны рыбы, ища пути к спасению.

В свете фонаря все обретало естественные краски, он отменял привычное зеленое одноцветье глубоких вод; здесь были актинии, морские звезды, красные и белые коралловые образования, тихо покачивались разноцветные водоросли; сноп света иногда прорезали серебряными ножами силуэты рыб. Кой увидел деревянный табурет, по видимости отлично сохранившийся; он упал на переборку и за два с половиной столетия покрылся лишь тонким слоем зелени, Кой различил даже, что ножки у него были витые. Прямо рядом с транцем он увидел какой-то предмет, напоминавший ложку, полностью покрытый известковыми отложениями, а рядом виднелись остатки керосинового фонаря, облепленного ракушками и почти погребенного в куче песка, который просачивался внутрь сквозь сгнившие доски обшивки. Описав своим фонарем полукруг, Кой увидел в углу остатки того, что некогда, верно, было шхиперской; между сгнивших досок он увидел бухты канатов, из которых торчали отдельные побуревшие волокна, а также предметы из металла и фаянса: кувшины, жбаны, две тарелки, бутыли, и все это было покрыто тончайшим слоем морских отложений.