Золото короля - Перес-Реверте Артуро

Алатристе обратил ко мне изучающий взгляд. Я, разумеется, уже успел поведать ему о встрече с Гвальтерио Малатестой, хотя ни словом не упомянул о синих глазах, мелькнувших в окне одной из многих карет, составлявших королевский кортеж. Гуадальмедина и Кеведо, в свою очередь внимательно рассматривавшие капитана, в этот миг переглянулись.

— Фокус в том, — продолжал Гуадальмедина, — что корабль, прежде чем разгрузиться в порту Кадиса или Севильи, зайдет в устье Санлукара. Они подкупили командующего флотом, и тот разрешит кораблям под предлогом непогоды ли, англичан или еще чего одну, по крайней мере, ночь простоять там на якоре. И за эту ночь золото потихоньку перегрузят на другой галеон, стоящий там же. Он называется «Никлаасберген» — фламандская посудина с безупречно католическим экипажем, капитаном и арматором… Курсирует в свое удовольствие между Испанией и Фландрией под флагом нашего государя.

— И куда же доставят золото?

— Скорее всего, доля Медина-Сидонии и прочих останется в Лиссабоне, где тамошний банкир даст за нее недурные деньги… А остальное прямым ходом отправится в мятежные провинции.

— Это — измена, — сказал Алатристе.

Голос его был спокоен, рука, подносившая к губам кубок с вином, в котором он уже успел смочить усы, не дрогнула. Но я видел, как странно потемнели его светлые глаза.

— Измена, — повторил он.

И от того, как было произнесено это слово, ожили в моей памяти картины недавнего прошлого. Шеренги испанской пехоты бестрепетно шагают по равнине, окружающей Руйтерскую мельницу, и рокот барабана вселяет сладкую грусть в души тех, кто обречен здесь пасть. Славный галисиец Ривас и прапорщик Чакон гибнут на склоне бастиона Терхейден, спасая бело-синее клетчатое знамя. Рев вырывается из сотни глоток, когда на рассвете начинается штурм Аудкерка. После рукопашной в подземных галереях люди протирают запорошенные глаза… Мне самому вдруг захотелось пить, и я залпом опорожнил стакан.

Кеведо и Гуадальмедина снова переглянулись.

— Это — Испания, капитан, — промолвил поэт. — Заметно, что во Фландрии вы отвыкли от нас.

— Ныне у нас дело главней всего, — веско прибавил Гуадальмедина. — И это уже не впервые. Разница — в том лишь, что теперь король и особенно — Оливарес не доверяют Медина-Сидонии. Как ни старался он потрафить им и угодить, принимая их два года назад в своем имении Санта-Ана, как ни обходительно устраивал он эту поездку, бросалось в глаза, что дон Мануэль де Гусман, восьмой герцог Медина-Сидония, превратился в некоронованного короля Андалусии. От Уэльвы до Малаги и Севильи его воля — закон. Перед нами — мавры, по бокам — Галисия с Португалией, которые только и ждут, как бы отделиться… Это становится опасным. Оливарес подозревает, что Медина-Сидония вместе со своим сыном Гаспаром, графом де Ньебла, готовят переворот… Кто другой пошел бы за это под суд и на плаху, но уж больно высоко взлетели герцоги Медина-Сидония… Оливарес, хоть он их терпеть не может, несмотря на родство, не решится без веских доказательств устроить скандал…

— А что Алькесар?

— Алькесара сейчас тоже голыми руками не возьмешь. Он пользуется при дворе большим влиянием, его поддерживают инквизитор Боканегра и Совет Арагона. И, кроме того, Оливарес, ведущий опасную двойную игру, считает его полезным. — Граф пренебрежительно пожал плечами. — Вот он и решил действовать скрытно, сочтя, что так будет больше толку… Золото надо стащить из-под самого носа у герцога Медина-Сидонии и переправить в сундуки королевской казны. Оливарес действует с одобрения короля, и их величества предприняли сей вояж в Севилью, чтобы полюбоваться представлением. Потом четвертый наш Филипп с обычной своей невозмутимостью обнимет на прощанье старого герцога, послушав заодно, как тот скрежещет зубами… Беда в том, что план Оливареса предусматривает два этапа: первый — полуофициальный и довольно деликатный. Другой — негласный. Это дело более сложное.

— Правильней будет сказать — «опасное», — Кеведо, виднейший представитель концептизма^{note 11}, превыше всего ставил точность.

Гуадальмедина подался к капитану:

— Первым, как ты понимаешь, на сцену выходит Ольямедилья…

Мой хозяин медленно склонил голову. Теперь все стояло на своем месте.

— А вторым — я, — сказал он.

Альваро де ла Марка с величайшим спокойствием погладил свою эспаньолку. Улыбнулся.