Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2 - Дюма Александр

Через шесть дней в одно прекрасное утро они подъезжали к Неаполю, и чем ближе становился город, тем явственнее слышался шум на городских улицах. Бесспорно, неаполитанец — это тот человек, который создает больше всего шума на земной поверхности: церкви, которые он посещает, полны бродяг и нищих, его лошади и мулы всегда обвешаны бубенчиками; у лаццарони, женщин и детей настоящие медные глотки; и все это всегда звонит, шумит, кричит.

На мосту Мадлен десяток любопытных детей подошли было к Томео и его мулу, чтобы поближе рассмотреть их поклажу, но Томео решительно разогнал их палкой, которой иногда ласкал бока столь любимой им Реджины.

Рене приказал держать путь к гостинице «Виктория», в которой был радушно принят ее хозяином Мартином Циром, относившим его к самым щедрым своим постояльцам: хоть нельзя было назвать Рене хорошим торговцем, но клиентом он был превосходным.

Едва успел Рене окончить свой туалет, как ему принесли ответ на его письмо, которое он отправил Саличети, прося его устроить как можно скорее аудиенцию у короля: несмотря на ранний час, король уже ждал его во дворце.

Вскоре он прибыл туда, и Саличети привел его к королю. Король подошел к нему:

— В отличие от моего брата я не требую, чтобы мне приносили только хорошие новости. Но я полагаю, что новость, которую вы привезли, не слишком плоха…

— Правда, Ваше Величество. Реджо взят, и взят почти без единого выстрела. Хватило нескольких ядер, чтобы эти канальи обратились в бегство.

— Ренье сообщает, что благодаря вам была найдена дорога, по которой удалось подвезти к Реджо артиллерию.

— Если генерал это утверждает… Но меня не было при осаде и взятии города.

— Я знаю об этом: он мне также сообщил, что вы отправились преследовать разбойника, от имени Бурбонов наводившего ужас на всю Калабрию.

— На одного разбойника в Калабрии стало меньше. Но в Калабрии почва для них слишком благодатна.

— Теперь можно подумать о вторжении на Сицилию, — продолжал Жозеф, — высадить семь или восемь тысяч человек, которые захватят Фаро, и начать там сосредоточение войск. Взятие Реджо положит начало нашему наступлению.

— Да, Ваше Величество, но прежде надо позаботиться об укреплении Неаполя с моря, чтобы потом позволить себе максимально сосредоточиться на Сицилии.

— Вы правы: при нынешнем положении в Европе мы не испытываем недостатка в войсках. Император пошлет мне столько, сколько я у него попрошу. И потом, вот что он мне написал.

И король протянул Рене письмо, в самом низу которого виднелась горячечная подпись Наполеона:

«Вы должны действовать так, чтобы всегда быть готовым посадить в Неаполе на корабли свои войска и отправить их прямо на Мортеллу, имея всегда своей целью захват Фаро. Наконец, все это вы должны держать в строжайшей тайне, поскольку агентура быстро донесет все новости из Неаполя на Сицилию, и неосторожность здесь может привести нас к большим несчастьям. Саличети, морской офицер и вы — единственные, кто должен знать обо всем, и даже офицер, которого вы пошлете в Отранто и в Бриндизи, не должен ничего знать; вы ему дадите запечатанное письмо, которое он может распечатать, если только случится что-либо непредвиденное в Отранто».

— Излишне говорить, что я просил бы хранить все в тайне.

После того, как они простились с королем, министр полиции проводил Рене до большой парадной лестницы:

— Все идет к тому, мой милый Рене, что я приглашу вас к себе на завтрак. Моя дочь герцогиня не простит мне, если я лишу ее рассказа о смерти Бизарро.

Тремя часами позже, когда Рене вошел в гостиную Военного министерства, его ждала герцогиня Лавелло в обществе своего отца и секретаря-корсиканца.

— А вот и вы! — громко воскликнула герцогиня, узнав его. — Мы с нетерпением ждем вас. Могу ли я вас всегда называть графом Львом?

Рене положил к ее ногам ящик из оливкового дерева.

— Вы всегда можете называть меня этим именем, я не утратил его: я принес голову Бизарро.

— Вот вам моя рука, как и было обещано, граф Лев.

Рене почтительно коснулся губами маленькой аристократической ручки герцогини, щеки которой тем временем заметно покраснели. Затем, возможно, для того, чтобы по возможности скрыть свои чувства, молодая женщина встала на колени перед оливковым ящиком.

Издав крик, она лишилась чувств.

[Три следующие главы, принадлежащие перу Дюма, являются началом нового эпизода романа.]