Карский рейд - Вайнер Георгий Александрович

— Утешение? — переспросил Шестаков.

— Да, утешение. Прошлой зимой во время голода жена обменяла все мои старые ордена на пуд ржаной муки и два пуда картошки…

Болдырев сказал проникновенно:

— Рабоче-крестьянская Россия наградит вас, Александр Александрович, благодарностью миллионов людей, чью свободу вы отстояли…

Самойло махнул рукой:

— Ну… зачем же так возвышенно… Давайте лучше за дело, товарищи! Прошу высказываться…

Пока выступал заместитель начальника штаба, прибывшие устраивались за столом. Шестаков уселся рядом с Самойло, Неустроев оказался на стуле около Болдырева.

Шестаков деловито спросил:

— В первую голову — как с углем?

— На складах Архангельского порта имеется около тысячи тонн, — отозвался Самойло.

Шестаков дождался, пока закончит заместитель начальника штаба, встал.

— Товарищи! — начал он. — Сегодня же должен быть издан приказ о переводе электростанции, всех городских кочегарок на дрова. Уголь — это вопрос всех вопросов на сегодняшний день. Необходимо реквизировать его у всех торговцев. Прошу подумать, какие имеются резервы для экономии и сбора угля?

Болдырев с места сказал:

— Незамедлительно объявить трудовую мобилизацию среди буржуазии, купцов и всех нетрудовых элементов. Всех бросить на заготовку топлива…

— Дельно, — одобрил Шестаков. — Надо продумать и другие меры…

Неустроев наклонился к Болдыреву и тихо спрашивал его о чем-то…

А Шестаков напористо излагал программу необходимых для обеспечения похода действий:

— В ближайшие дни надо провести партийную конференцию на судоремзаводе и механическом заводе Лида! Нужно обратиться с воззванием к трудовому населению Архангельска — разъяснить громадность стоящей перед нами задачи…

Щекутьев, внимательно слушая Шестакова, что-то торопливо помечал в своем блокноте.

— Центральный Комитет партии, ВЦИК и Реввоенсовет Республики призывают губернскую партийную организацию, — звучал над ними голос Шестакова, — бросить на самые трудные участки экспедиции коммунистов, сознательных пролетариев, лучшую часть старого офицерства…

Вскоре совещание окончилось. В коридоре Шестаков и Щекутьев долго обнимались, радостно восклицали что-то, хлопали друг друга по плечам.

— Привел все-таки бог свидеться, — довольно говорил Шестаков. — Ведь с шестнадцатого года нас с тобою где только не мотало…

— Меня-то не очень, — смеялся Щекутьев. — Как в январе семнадцатого перевели на Север, так и трублю в Архангельске бессменно.

— Ты и тут по части радио командуешь?

— Начальник службы связи! — гордо сообщил Щекутьев.

К ним подошел Неустроев, и Шестаков представил ему Щекутьева:

— Знакомьтесь, Константин Петрович, — военмор Щекутьев Сергей Сергеевич, мой соратник по минной дивизии, а ныне главный архангельский Маркони…

Неустроев приветливо поклонился:

— Весьма рад…

— И мне очень приятно, Константин Петрович, — искренне сказал Щекутьев. — Я еще в Морском корпусе, в гардемаринах был про вас наслышан.

— Ну уж, ну уж… — смущенно улыбаясь, Неустроев отошел.

— А я частенько вспоминал, как мы с тобой в Данциге повоевали, — мечтательно прищурился Щекутьев. — Ох, и операция была лихая!

— Лихая, ничего не скажешь, — согласился Шестаков и, немного помолчав, добавил душевно: — Я очень рад, Сережа, что ты с нами.

— Ну, еще бы! — охотно поддержал его Щекутьев. — Мне тут довелось с Шуриком Новосельским столкнуться, когда белые отступали…

Щекутьев задумался, и Шестаков поторопил его:

— Ну-ну, так что Шурик?

Щекутьев посуровел, сказал неприязненно:

— Враг. Да еще какой! Злобы сколько… А ведь койки в кубрике рядом висели… Хлебом делились…

— Диалектика революции, — развел руками Шестаков. — Я потому и радуюсь тебе… Ну, дружок, я помчался — дел невпроворот. Как устроюсь — дам знать. Пока…

— Оревуар!.. — улыбнулся Щекутьев.

Четыре тысячи Солоницын достал.

И теперь в горнице Чаплицкий и Берс вместе с хозяином пили чай. В комнате было почти темно — лишь вялый огонек лампады под образами еле колебал сумрак.

На столе перед Чаплицким лежали ровные столбики золотых монет.

— Ну, вот видите, господин Солоницын, нашлись денежки, так? А вы опасались не собрать, — не то улыбался, не то по-волчьи скалился Чаплицкий.