Граф Монте-Кристо - Дюма Александр

– В том числе и меня… Благодарю вас.

– Не будем смешивать понятий, – сказал Монте-Кристо. – Всех я люблю так, как господь велит нам любить своих ближних, – христианской любовью; но ненавижу я от всей души только некоторых. Однако вернемся к Францу д’Эпине. Так вы говорите, он скоро приедет?

– Да, его вызвал Вильфор. Похоже, что Вильфору так же не терпится выдать замуж мадемуазель Валентину, как Данглару мадемуазель Эжени. Очевидно, иметь взрослую дочь – дело нелегкое; отца от этого лихорадит, и его пульс делает девяносто ударов в минуту до тех пор, покуда он от нее не избавится.

– Но господин д’Эпине, по-видимому, не похож на вас; он терпеливо переносит свое положение.

– Больше того, Франц принимает это всерьез: он носит белый галстук и уже говорит о своей семье. К тому же он очень уважает Вильфоров.

– Вполне заслуженно, мне кажется?

– По-видимому, Вильфор всегда слыл человеком строгим, но справедливым.

– Слава богу, – сказал Монте-Кристо, – вот по крайней мере человек, о котором вы говорите не так, как о бедном Дангларе.

– Может быть, это потому, что я не должен жениться на его дочери, – ответил, смеясь, Альбер.

– Вы возмутительный фат, дорогой мой, – сказал Монте-Кристо.

– Я?

– Да, вы. Но возьмите сигару.

– С удовольствием. А почему вы считаете меня фатом?

– Да потому, что вы так яростно защищаетесь и бунтуете против женитьбы на мадемуазель Данглар. А вы оставьте все идти своим чередом. Может быть, вовсе и не вы первый откажетесь от своего слова.

– Вот как! – сказал Альбер, широко открыв глаза.

– Да не запрягут же вас насильно, черт возьми! Но послушайте, виконт, – продолжал Монте-Кристо другим тоном, – вы всерьез хотели бы разрыва?

– Я дал бы за это сто тысяч франков.

– Ну так радуйтесь. Данглар готов заплатить вдвое, чтобы добиться той же цели.

– Правда? Вот счастье! – сказал Альбер, по лицу которого все же пробежало легкое облачко. – Но, дорогой граф, стало быть, у Данглара есть для этого причина?

– Вот она, гордость и эгоизм! Люди всегда так – по самолюбию ближнего готовы бить топором, а когда их собственное самолюбие уколют иголкой, они вопят.

– Да нет же! Но мне казалось, что Данглар…

– Должен быть в восторге от вас, да? Но как известно, у Данглара плохой вкус, и он в еще большем восторге от другого…

– От кого же это?

– Да я не знаю; наблюдайте, следите, ловите на лету намеки и обращайте все это себе на пользу.

– Так, понимаю. Послушайте, моя мать… нет, вернее, мой отец хочет дать бал.

– Бал в это время года?

– Теперь в моде летние балы.

– Будь они не в моде, графине достаточно было бы пожелать, и они стали бы модными.

– Недурно сказано. Понимаете, это чисто парижские балы; те, кто остается на июль в Париже, – это настоящие парижане. Вы не возьметесь передать приглашение господам Кавальканти?

– Когда будет бал?

– В субботу.

– К этому времени Кавальканти-отец уже уедет.

– Но Кавальканти-сын останется. Может быть, вы привезете его?

– Послушайте, виконт, я его совсем не знаю.

– Не знаете?

– Нет; я первый раз в жизни видел его дня четыре назад и совершенно за него не отвечаю.

– Но вы же принимаете его?

– Я – другое дело; мне его рекомендовал один почтенный аббат, который, может быть, сам был введен в заблуждение. Если вы пригласите его сами – отлично, а мне это неудобно; если он вдруг женится на мадемуазель Данглар, вы обвините меня в происках и захотите со мной драться; наконец, я не знаю, буду ли я сам.

– Где?

– У вас на балу.

– А почему?

– Во-первых, потому что вы меня еще не пригласили.

– Я для этого и приехал, чтобы лично пригласить вас.

– О, это слишком любезно с вашей стороны. Но я, возможно, буду занят.

– Я вам скажу одну вещь, и, надеюсь, вы пожертвуете своими занятиями.

– Так скажите.

– Вас просит об этом моя мать.

– Графиня де Морсер? – вздрогнув, спросил Монте-Кристо.

– Должен вам сказать, граф, что матушка вполне откровенна со мной. И если в вас не дрожали те симпатические струны, о которых я вам говорил, значит, у вас их вообще нет, потому что целых четыре дня мы только о вас и говорили.

– Обо мне? Право, вы меня смущаете.

– Что ж, это естественно: ведь вы – живая загадка.

– Неужели и ваша матушка находит, что я загадка? Право, я считал ее слишком рассудительной для такой игры воображения!

– Да, дорогой граф, загадка для всех, и для моей матери тоже; загадка, всеми признанная и никем не разгаданная; успокойтесь, вы все еще остаетесь неразрешенным вопросом. Матушка только спрашивает все время, как это может быть, что вы так молоды. Я думаю, что в глубине души она принимает вас за Калиостро или за графа Сен-Жермена, как графиня Г. – за лорда Рутвена. При первой же встрече с госпожой де Морсер убедите ее в этом окончательно. Вам это не трудно, ведь вы обладаете философским камнем одного и умом другого.