Когда король губит Францию - Дрюон Морис

– Я тоже король, ваше величество, мое королевство, не спорю, много меньше вашего, но, так или иначе, со мной следует обращаться как с королем.

– Ты граф д’Эвре, ты мой вассал, и ты к тому же изменник!

– Я ваш добрый кузен, супруг вашей дочери, и никогда никаких злодеяний не совершал. Правда, по моему приказу убили Карла Испанского, но он был моим врагом, и он меня оскорбил. Я раскаялся в своем деянии. Мы с вами примирились, и вы сами соизволили дать нам всем грамоты о помиловании.

– В тюрьму предателя! Довольно с меня твоей лжи! А ну-ка, заточите его в узилище, обоих заточите! – крикнул король, указывая на Карла Наваррского и его стольника.– И этого прихватите тоже,– добавил он, ткнув своей латной рукавицей во Фрике де Фрикана, которого приметил только сейчас, но помнил, что именно он был зачинщиком убийства в «Свинье Тонкопряхе».

Когда стража и лучники увели всех троих в соседнюю залу, дофин бросился к ногам короля. Как ни был он напуган невиданной еще вспышкой гнева отца, он сохранил достаточно благоразумия, дабы оценить все последствия таких действий, по крайней мере, для него самого.

– О сир, отец мой, ради Господа Бога, не покрывайте меня позором! Что обо мне скажут? Я пригласил короля Наваррского и его баронов к себе на пир, а вы так обошлись с ними. Ведь про меня скажут, что я их предал. Молю вас, ради Бога, успокойтесь и отмените ваше приказание!

– Это вы сначала успокойтесь, Карл! Вы не знаете того, что знаю я. Все они подлые предатели, и их злодеяния в скором времени выйдут на свет Божий. Нет-нет, вы не знаете того, что знаю я!

С этими словами Иоанн II выхватил палицу из рук стоявшего рядом стражника и изо всех сил так хватил ею графа д’Аркура, что, попадись под этот удар кто-нибудь другой, а не этот обложенный жиром толстяк, ему наверняка переломило бы плечо.

– Встать, изменник! Отправляйтесь тоже в тюрьму! И вряд ли вы такой уж ловкач, что сумеете от меня ускользнуть!

И так как толстяк д’Аркур, оглушенный ударом, не успел достаточно быстро вскочить на ноги, король схватил его за ворот, потянул к себе с такой силой, что порвал всю его одежду до самой рубашки.

Когда растерзанный Жан д’Аркур, которого бесцеремонно подталкивали в спину лучники, проходил мимо своего младшего брата Луи, он что-то злобно шепнул ему, но что – никто не расслышал, на что брат его ответил неопределенным жестом руки, могущим означать все, что угодно: я-то что могу сделать, я камергер короля... ты ведь сам на это пошел, тем хуже для тебя...

– Сир, отец мой,– твердил свое герцог Нормандский,– вы поступаете дурно, обращаясь так с этими достойными людьми.

Но Иоанн II не слушал больше сетований сына. Он переглядывался с Никола Браком и Робером де Лоррисом, которые незаметно указывали ему кое-кого из приглашенных.

– И этого в тюрьму! И того тоже! – командовал король, толкая мессира де Гравиля и тыча кулаком в бок Мобюэ де Мэнмара: эти двое тоже были причастны к убийству Карла Испанского, но два года назад получили грамоты о помиловании с собственноручной подписью короля. Как видите, ненависть эта не переставала его жечь.

Миттон Дурачок, взгромоздившись на каменную скамью, выбитую в амбразуре окна, делал какие-то знаки своему хозяину дофину, то показывая на стоявшие на сервированном столике блюда, то на короля, а потом тыкал себе пальцем в рот... что означало: «Давай, мол, им есть».

– Отец мой,– обратился к королю дофин,– не желаете ли вы, чтобы вам подали поесть?

Мысль карлика оказалась весьма удачной – только благодаря ей вся Нормандия целиком не очутилась в темнице.

– Да, конечно же, черт побери! И верно, я совсем проголодался! Знаете ли, Карл, я прискакал сюда через Лионский лес и с самого утра не слезал с лошади – торопился наказать этих злодеев. Велите подавать!

И он жестом приказал снять с себя шлем. Из-под шлема показалось багровое лицо, слипшиеся волосы, взмокшая от пота борода. Усевшись на место сына, он, очевидно, уже забыл свою клятву не есть и не пить, раз Карл Наваррский все еще живет на нашей земле.

Пока королю спешно ставили прибор, пока наливали ему вино, пока разогревали паштет из щуки, правда уже початый, пока подносили ему еще не тронутого и еще теплого лебедя, в зале и на лестнице началась суета – пленников вели вниз, а слуги бегали взад и вперед из поварни в залу, так что многим нормандским сеньорам, пользуясь суматохой, удалось незаметно скрыться, в том числе мессиру де Клеру, который тоже числился среди убийц красавца Карла Испанского. А раз король, видимо, не собирался никого больше брать под стражу, лучники беспрепятственно их пропустили.

Свита короля буквально умирала от голода и жажды. Иоанн Артуа и Танкарвилль исподтишка поглядывали на заманчивые яства. Они ждали, когда король пригласит их к столу. Но так как король не приглашал, Одрегем оторвал ножку жареного каплуна, стоявшего на краешке стола, и, стоя, начал есть. Людовик Орлеанский хмурился. Нет, и впрямь его братец не слишком-то печется о тех, кто ему верно служит. Поэтому он без приглашения уселся на еще не остывшее кресло Карла Наваррского и заявил:

– Мой долг составить вам компанию, брат мой!

Тут только король со снисходительно-равнодушным видом пригласил своих родичей и баронов за стол. И в одну минуту все разместились на скамьях и, не обращая внимания на заляпанные соусами скатерти, жадно набросились на объедки. Велико дело, если слуги не успели переменить им серебряную посуду. Хватали все подряд, что под руку попало, начинали со сладкого пирога и закусывали его шпигованной уткой, а облитого жиром гуся запивали раковым супом. Жаркое так и доели неразогретым. Лучники – кто довольствовался просто хлебом, а кто пробирался на поварню в поисках чего-нибудь посытнее. Стражники допивали из кубков недопитое вино.

А король, вытянув под столом ноги, обутые в охотничьи сапоги, сидел, погруженный в свои зловещие думы. Гнев его еще не утих, казалось, напротив, что еда лишь сильнее разожгла его. А ведь ему вроде было чему радоваться. Удалось же ему блестяще сыграть роль праведного судьи, настоящего короля! Наконец-то одержал он победу; на будущем сборище ордена Звезды он отдаст своим писцам приказ занести в анналы истории сей славный подвиг: «Вот как его величество король Иоанн II противостоит изменникам, коих он схватил в замке Буврей...» И вдруг он с удивлением обнаружил, что в зале не осталось никого из нормандских сеньоров, и забеспокоился. Он им не доверял. Ну как они взбунтуются, подымут руанцев и освободят заключенных?.. В этом сказалась вся натура нашего Иоанна, этого горе-провидца. В первые минуты зревшего долго гнева он рвал и метал, забыв обо всем на свете; потом даже не потрудился довести свои действия до конца; потом навоображал себе бог знает что, как всегда, не считаясь с тем, что было в действительности, но отделаться от своих наваждений уже не мог. А теперь ему виделся Руан, охваченный мятежом, как был охвачен мятежом Аррас всего месяц назад. Он велел призвать к себе мэра. Но мэр Мюстель словно сквозь землю провалился. «Но он же только сейчас был здесь!» – заметил Никола Брак. Мэра схватили во дворе замка. Он предстал перед уплетавшим за обе щеки королем весь бледный, так как ему-то съеденная пища впрок не пошла. Он выслушал королевский приказ: запереть все городские ворота, и пусть глашатаи кричат на всех улицах, чтобы жители оставались сидеть по домам; запрещается появляться на улицах любому, будь то горожанин или виллан, и под любым предлогом. Словом, настоящее осадное положение, сигнал о закрытии крепостных ворот и тушении огней среди бела дня. Неприятельская армия, захватившая с боем город, действовала бы именно так.