Меч Вайу - Гладкий Виталий Дмитриевич

Вблизи обрыв показался Лику огромной высоты; сухие корни деревьев змеились на желтоватых проплешинах глиняных откосов, заползая в густой кустарник у подножия, где почти до половины утопали каменные страшилища. Только теперь Лик понял, куда исчезли сборщик податей и человек с золотой серьгой в ухе: за буро-зелеными клочьями дикого хмеля виднелась черная дыра – вход в пещеру.

Лик заколебался. Неосознанное ощущение опасности, не покидавшего его с тех пор, как он увидел толстого сборщика податей, вдруг заглушило в нем все остальные чувства, и он, вместо того, чтобы еще больше приблизиться к таинственной пещере, неожиданно юркнул в неглубокую яму, заросшую крапивой и лебедой. И вовремя: послышался легкий шорох, осторожные крадущиеся шаги, и мимо ямы, где затаился Лик, тревожно оглядываясь и посматривая по сторонам, быстрым шагом прошел человек, закутанный в длинный сколотский плащ. У входа в пещеру он еще раз обернулся, и Лик почувствовал, как сердце заколотилось в груди, словно рыбина в сетях, – это был рыжебородый эллинский купец! Но больше всего поразило юного сколота то, что теперь коротко подстриженная бородка купца отливала цветом воронова крыла, а когда-то бело-розовое лицо покрывал густой, медного цвета загар. Купец нырнул в черный зев пещеры…

Солнце скрылось за кромкой обрыва, и только верхушки деревьев в урочище полыхали ярко- зелеными факелами. Близился вечер.

ГЛАВА 12

Огромный бурый медведь ворошил муравейник. Запустив мохнатую когтистую лапу поглубже и смешно мурлыкая от нетерпения, он некоторое время ожидал, пока муравьи облепят ее черной жалящей рукавицей, затем совал лапу в пасть и с наслаждением обсасывал. Иногда какой-нибудь особо прыткий муравей заползал ему в нос, и тогда медведь долго чихал и тер глаза, качая при этом головой и притоптывая лапами.

Наконец медведь, насытившись, оставил полуразрушенную муравьиную кучу и шумно затопал к ручью, чтобы запить муравьиную кислинку обжигающим холодом ключевой воды. Он долго выбирал место для водопоя, потому что берега ручья были крутыми, обрывистыми. Цепляясь лапами за стволы деревьев, он пытался дотянуться мордой до быстрых журчащих струек, но тонкоствольный лозняк сгибался под его тяжестью, трещал, комья дерна плюхались в воду и расплывались грязно-коричневыми пятнами, а отхлебнуть глоток-другой, не замочив лап, медведю не удавалось. Тогда, вконец разозленный, он рявкнул – ругнулся, видимо, – и со всего размаху ухнул в ручей. Подождав, пока уляжется муть, начал пить – обстоятельно, не спеша. Утолив жажду, вскарабкался на берег, отряхнулся, поточил когти о ствол старой осины – наметил границы своих владений. Опустился на все четыре лапы, принюхиваясь, с шумом втянул свежий, утренний воздух – и вдруг так и застыл, высоко подняв черный влажный нос. Маленькие глазки среди густой шерсти хищно блеснули, неуклюжая туша лесного хозяина подтянулась, под шкурой неожиданно обозначились литые бугры мышц. Медведь бесшумно и быстро двинулся вниз по ручью – запах свежей крови, вместе с утренним туманом расползающийся по лесным зарослям, разбудил в медведе инстинкт хищника…

Человек лежал неподвижно, скрючившись. Одной рукой он вцепился в сухую ветку, а вторая судорожно сжимала рукоятку ножа. Иногда его тело сотрясала мелкая дрожь; он тихонько стонал, но попыток подняться на ноги или сменить неудобную позу не делал – видимо, сознание покинуло его.

Медведь остолбенело уставился на человека. Некоторое время зверь стоял неподвижно, дыша тяжело и часто; затем как-то робко шагнул к нему, обнюхал с ног до головы и принялся тормошить, тыкаясь носом. Человек застонал, открыл глаза. С трудом повернулся – и увидел косматую ушастую голову медведя, попытавшегося лизнуть его в лицо красным шершавым языком. Ужас исказил лицо человека, он захрипел, пытаясь закричать. Рука с ножом взметнулась, направляя удар в грудь медведю, но на полдороги остановилась и, выпустив клинок, вяло упала на землю – человек снова потерял сознание…

Огонь настигал. Вот он уже охватил острыми жгучими языками ноги, затем грудь, лицо…

Красные искры залетали через горло в желудок, и нестерпимая жажда превращала кровь в густую жижу; она уже не текла, а каталась в жилах мириадами крохотных упругих шариков.

– Пи-ить… Пи-ить… – еле слышно прошептал Тимн и открыл глаза.

Солнце стояло в зените. Его палящие лучи нашли брешь в крыше небольшого шалаша, где на куче сена лежал кузнец. Где-то неподалеку горел костер – легкий прозрачный дым изредка заползал в шалаш.