Железный король - Дрюон Морис

– Ведь я выдал вас замуж отнюдь не за мужчину, а за короля, – наставительно произнес он. – Я не принес вас в жертву по ошибке или неведению. Неужели приходится напоминать вам, вам, Изабелла, чем мы обязаны жертвовать ради своего положения и что мы рождены не для того, чтобы поддаваться своим личным горестям? Мы не живем своей собственной жизнью, мы живем жизнью нашего королевства и только в этом можем обрести удовлетворение, при условии, конечно, что мы достойны нашего высокого удела.

При последних словах Филипп нагнулся к дочери, и в тусклом пламени свечей резче проступили на его лице тени, придавая ему сходство со скульптурным изображением. Еще ярче обозначилась его красота, и Изабелла узнала обычное отцовское выражение – упорное стремление побеждать свои страсти и гордость одержанной над страстями победы.

И это выражение, и эта торжествующая красота больше, чем отцовские увещевания, помогли Изабелле одолеть свою слабость. «Никогда, никогда, – думала она, – я не могла бы полюбить мужчину, если бы он не походил на него, и никогда не полюблю, никогда не буду любима, ибо нет такого другого, как он».

А вслух она произнесла:

– Я весьма рада, что вы напомнили мне мой долг. Конечно, я приехала во Францию не для того, чтобы плакаться, отец. Я рада, что вы заговорили о том уважении, которое должны питать к самим себе особы королевского рода, и что личное счастье для них ничто. Но мне бы хотелось, чтобы так думали и все остальные, окружающие вас.

– Зачем вы приехали сюда?

Изабелла с трудом перевела дыхание.

– Я приехала сюда потому, что мои братья взяли себе в жены развратниц, потому, что мне это стало известно и что, когда дело идет о защите нашей чести, я столь же непреклонна, как и вы, отец.

Филипп Красивый вздохнул.

– Я знаю, что вы недолюбливаете ваших невесток. Но причина вашей неприязни, отдаляющая вас от них...

– Меня отдаляет от них то, что отдаляет всякую порядочную женщину от публичной девки! – холодно произнесла Изабелла. – Позвольте, отец, сказать вам правду, которую от вас скрывали. Выслушайте меня, ибо я утверждаю это не голословно. Знаете ли вы молодого мессира Готье д'Онэ?

– Есть два брата д'Онэ, я их часто путаю. Их отец проделал со мной фландрскую кампанию. А этот Готье, о котором вы говорите, женат, если не ошибаюсь, на Агнессе де Монморанси и состоит при моем сыне в качестве конюшего...

– Он состоит также при вашей невестке Бланке, правда, в несколько иной роли. А его младший брат Филипп, который живет во дворце моего дяди Валуа...

– Знаю, знаю, – перебил король.

Глубокая складка пересекла его лоб – это было так удивительно, что Изабелла даже замолчала.

– Так вот, – продолжала она, – младший состоит при Маргарите, которую вы прочите в королевы Франции. Что касается Жанны, то никто не может назвать имени ее любовника, но, конечно, лишь потому, что она более умело, чем те две, прячет концы в воду. Однако известно, что она поощряет забавы своей сестры и своей невестки, покровительствует их свиданиям с кавалерами, происходящим в Нельской башне, – словом, отлично справляется с тем ремеслом, которое имеет вполне определенное название... И знайте, что об этом говорит весь двор, и только вам ничего не известно.

Филипп Красивый предостерегающим жестом поднял руку:

– А доказательства, Изабелла!

Тогда Изабелла поведала отцу историю с золотыми кошелями.

– Можете полюбоваться ими на братьях д'Онэ. Я видела их собственными глазами по пути сюда. Это все, что я собиралась вам сообщить.

Филипп Красивый взглянул на дочь. Ему показалось, что она на его глазах вдруг изменилась, изменилась ее душа, даже лицо и то изменилось. Она выносила обвинительный приговор не колеблясь, без женской слабости, и сидела перед ним в кресле, выпрямившись, плотно сжав губы; глаза ее холодно блестели, но в глубине их горела несгибаемая воля. И говорила она не из низменных мотивов, не из ревности, а побуждаемая справедливостью. Она была его дочь – дочь, достойная своего отца.

Король молча поднялся с места. Он подошел к окну, глубокая продольная складка по-прежнему пересекала его лоб.

Изабелла не шевелилась, она ждала, как обернется начатое ею дело, ждала новых вопросов отца и готовилась дать ему исчерпывающие объяснения.

– Пойдемте, – вдруг сказал король. – Пойдемте к ним.

Он открыл дверь, ведущую в длинный темный коридор, в конце которого находилась еще дверь; налетевший ветер раздувал и откидывал назад полы их широких мантий.

Покои трех королевских невесток помещались в другом крыле замка Мобюиссон. Из башни, где находился кабинет короля, на женскую половину попадали по крытой дозорной галерее. У каждой бойницы дежурил стражник. Под шквальными порывами ветра жалобно стонала черепица. Снизу от земли подымался влажный запах.

Все так же молча король с дочерью прошли галереей. Под их ровным шагом звенели каменные плиты, и через каждые десять туазов навстречу им подымался лучник.

Очутившись перед дверью покоев, занимаемых принцессами, Филипп Красивый остановился. Он прислушался. Из-за двери доносился беспечный хохот и радостные возгласы. Король взглянул на Изабеллу.

– Так надо, – произнес он.

Изабелла, не отвечая, утвердительно наклонила голову, и Филипп Красивый рывком распахнул дверь.

Маргарита, Жанна и Бланка дружно вскрикнули, веселый смех затих в мгновение ока.

Принцессы возились с театром марионеток и с увлечением разыгрывали пьеску, которую как-то в Венсенне, к их великому удовольствию, представил бродячий лицедей, но имел несчастье не угодить королю.

Марионетки изображали самых важных особ королевского двора. Декорация представляла опочивальню Филиппа Красивого, а сам он спал на постели, покрытой расшитым золотом одеялом. Его высочество Валуа стучится в двери и требует, чтобы его пустили поговорить с братом. Камергер Юг де Бувилль отвечает, что король, мол, не может его принять и что вообще с ним запрещено разговаривать. Его высочество Валуа в гневе удаляется. Вслед за тем в дверь стучатся марионетки, изображающие Людовика Наваррского и его брата Карла. Бувилль дает королевским сыновьям тот же ответ. Наконец, предшествуемый тремя приставами с дубинками в руках, является Ангерран де Мариньи; перед ним тотчас же распахиваются двери со словами: «Соблаговолите войти. Король давно желает побеседовать с вами».

Эта сатира на дворцовые нравы сильно разгневала Филиппа Красивого, и он запретил показывать ее на сцене. Но три молоденькие принцессы презрели королевский приказ и втихомолку разыгрывали пьеску: они получали двойное удовольствие – и от самого представления, и от того, что оно под запретом.