Тайный меридиан - Перес-Реверте Артуро

– Бедный Зас, – шепнул он.

Прощальным жестом он дотронулся до его золотистой головы и накрыл Заса полотенцем.

– Он умер в одиночестве, – сказал Кой.

– Все мы умираем в одиночестве.

Он провел у нее весь день и часть вечера. Сначала, когда муниципальные служащие уже увезли собаку, он сидел на софе и смотрел, как она ходит туда-сюда, наводя порядок. Он смотрел, как она молча складывает бумаги в стопки, ставит книги на полки, закрывает ящики, как стоит перед раскуроченным компьютером, упершись руками в бедра, и задумчиво оценивает нанесенный урон. Ничего непоправимого, сказала она в ответ на один из немногих вопросов, которые он задал ей в самом начале. Потом снова занялась уборкой, пока не привела все в порядок Под конец она опустилась на колени рядом с тем местом, где лежал Зас, и мокрой тряпкой стерла с ковра высохшие следы белой пены. Все это она делала сосредоточенно, размеренно, мрачно, как будто работа помогала ей контролировать свои чувства, преодолевать ту тьму, которая грозила захлестнуть ее с головой. Когда она наконец поднялась и огляделась, проверяя, все ли теперь в порядке, золотистые волосы закрывали ее лицо до самого подбородка, оставляя на виду лишь нос и покрытые веснушками скулы. Она подошла к столу и взяла пачку «Моряка».

– Вчера я разговаривал с Нино Палермо, – сказал Кой.

Она вроде бы и не удивилась. И даже ничего не сказала. Так и стояла у стола, поддерживая локоть той руки, в которой держала сигарету, ладонью другой.

– Он сказал мне, что ты его обманула, – продолжал он. – И что хочешь обмануть и меня.

Он ожидал, что она либо станет извиняться, либо обругает его, либо обольет презрением, но она просто молчала. Дым ровно поднимался к потолку.

Ни единой спирали, подумал он. Никакого волнения, вообще никакой реакции.

– Ты работаешь не на музей, – произнес он с расстановкой. – Ты работаешь на себя.

И вдруг он понял, на кого она похожа – на женщин с некоторых полотен. Тот же непроницаемый взгляд, который рождает беспокойство у любого мужчины. И уверенность в том, что этим женщинам известны вещи, о которых они не говорят, но если достаточно долго постоять у картины, то начинаешь интуитивно чувствовать эту тайну в их неподвижных зрачках. Превосходство, неодолимое и мудрое.

Понимание жизни, идущее от начала времен. И снова – как тогда, когда он впервые был у нее дома, – его донимала мысль, что бывают и девочки с таким взглядом, хотя не было у них еще опыта, чтобы обрести его, не было у них и времени, чтобы научиться ему. Наверное, так смотрела Пенелопа, когда после двадцатилетнего отсутствия явился Одиссей и потребовал свой лук.

– Я не просила тебя приезжать в Мадрид, – сказала она. – И не просила, чтобы ты устраивал неприятности себе и мне в Барселоне.

Кой, погруженный в свои мысли, смотрел на нее, открыв рот, и вид у него был довольно дурацкий.

– Это точно, – признал он.

– Ты сам захотел играть в эту игру. Я всего лишь установила правила. А подходят они тебе или нет – дело твое.

Только теперь она пошевелилась – поднесла к губам руку с сигаретой, и между пальцами сверкнул огонек. Потом снова застыла, и дым опять стал подниматься к потолку совершенно ровной струйкой.

– Почему ты мне врала? – спросил Кой.

Танжер тихо вздохнула. Ей все это уже надоедало.

– Я тебе не врала, – сказала она. – Я рассказала тебе ту версию, которая мне была удобнее… Не забывай, я тебя не звала, это мое приключение. И ты не можешь от меня ничего требовать.

– Эти люди опасны.

Прямая струйка дыма закрутилась легкими спиралями – она невесело и негромко рассмеялась.

– Отличный вывод! И большого ума требует, верно?

Она еще посмеялась, но, глянув на мокрое пятно на ковре, умолкла. Синие глаза ее потемнели.

– Что ты теперь собираешься делать?

Она ответила не сразу. Потянулась рукой к пепельнице, чтобы погасить сигарету. И гасила ее тщательно, не слишком нажимая, аккуратно и старательно, пока окурок не потух. И только тогда передернула плечами и вскинула голову.

– То же самое. Искать «Деи Глорию».

Потом медленно прошлась по комнате, проверяя, все ли приведено в порядок. Выровняла ряд «Тинтинов» на книжной полке, поправила фотографию в рамке, на которую Кой время от времени поглядывал: светловолосая девочка-подросток и загорелый улыбающийся мужчина без пиджака. Кой подумал, что она ведет себя так, будто у нее в жилах вода, а не кровь. И тут вдруг она остановилась, задержала дыхание, потом с силой выдохнула, и это был совсем не стон, а скорее хрип ненависти и бешенства. Одновременно она колотила рукой об стол, нанося короткие, резкие удары. Она, видимо, сама была поражена, или ей стало слишком больно. Она замерла, снова задержала воздух в груди, рассеянно глядя на свою руку, как будто не узнавала ее.