Сибирский аллюр - Вронский Константин

Он пошел к берегу, сел в челнок и поплыл к казачьей флотилии. Там атамана уже дожидался Лупин.

– Видел Борьку-то?

– У Машкова он! – выкрикнул Ермак. – И с Машковым навек останется!

– Так он и в самом деле через реку переплыл?

– Да! Вот ведь как торопился к дружку своему любезному Ваньке! – сердце Ермака заходилось от боли. Безграничная ярость не давала вздохнуть спокойно. Теперь атаман жалел, что на месте не убил Машкова с Борькой.

– И… и ты вот так просто оставил их умирать? – прошептал в ужасе Лупин.

– Возвращайся на свою лодку и к своему алтарю! – страдальчески поморщился Ермак. – Тебе-то что, старый, дергаться? Ты у нас дьяк и коновал, но казаком отродясь не был! Оставь меня в покое, старик!

Пушкари уже высадились с тремя своими пушечками на землю и сейчас готовили к бою ядра и порох.

На горизонте свет, наконец, победил ночь, ярче сделалось небо, день скользил по зеленой степи. И в первых лучах солнца стал виден воинский стан татарский.

Шатры из грубо выделанных шкур, море коней, дымок сотен костров, лес копий.

Князь Таузан уже приказал воинам готовиться к скорому бою. Маметкуль ожидал ниже по Тоболу.

План Ермака отвлечь татар провалился. Кучумовы всадники были повсюду.

– Возвращаться будем? – спросил Кольцо. С ладей понеслось пение хоралов. Новый дьяк, Лупин, стоял у алтаря и пылко молился. Слезы текли по дрожащему, усталому лицу.

«Дочушка, – думал он с отчаянием. – Это конец. Ты знала это и стала женой Машкову… Храни вас Господь, ребятушки…»

– Возвращаться? – переспросил Ермак и гордо покосился на своих сотников. – А что, есть на свете такое слово, братцы? Я такого не слышал! Вперед – вот это по-казачьи!

С громким пением высаживались казаки на берег Тобола. К ним уже летели на маленьких быстрых лошадках всадники князя Таузана.

Глава десятая

СТРАШНЫЙ БОЙ

Машков проснулся только тогда, когда рядом с ним, кашляя и чертыхаясь, отец Вакула взялся устанавливать хоругвь с ликом Спаса.

Машков быстро натянул попону на себя и Марьянку.

– Утро доброе, батюшка, – улыбнулся он. – Чего с утра пораньше шумишь?

– Жратва наша походная убьет меня когда-нибудь! – пожаловался пастырь беспутных душ казачьих. – У меня в кишках точно черти резвятся! Подъем, казаки! День победы грядет! Аллилуйя!

В беззлобной перебранке друг с другом, заменявшей воинам утреннюю зарядку, никто и не заметил, как под попоной торопливо одевалась Марьянка. А когда ее увидели, перед казаками вновь стоял стройный, как тростиночка, посыльный «Борька». Машков все еще бегал по «крепостце» полуодетый, а лицо светилось счастьем. Счастьем ночи, исполнившей все его мечты, наполнившей блаженством его жизнь, радостью более сильной, чем медленно подползающая к ним смерть.

– Вон они, татары! – крикнул он. – Будьте внимательны, братцы! Пусть подойдут поближе, тут мы и пальнем так, что они точно подумают – земля-де их носить отказывается! Только спокойно, други, только спокойно!

А потом они поняли, что не одни на берегу. С лодок спрыгивали в воду их товарищи, готовили ружья и пищали, вытягивали ладьи на сушу, и стена крепостцы становилась все выше, даже самый лихой всадник не смог бы перескочить ее. Строгановская тактика покорения Сибири не лошадно, а на ладьях, оказалась мыслью гения.

Тысяча человек пронесла через Пояс Каменный настоящую деревянную крепость!

Кричали сотники, монахи, по одному на каждую сотню, сжимали в руках хоругви и стяги.

С мрачным видом в маленькой крепостце появился Ермак. Отец Вакула, сменивший к тому времени крест на пистоль и кривую саблю, с умиротворенным видом готовился к бою. Машков с Марьянкой присели за перевернутой ладьей и поглядывали на татарский лагерь.

– Спасибо тебе, Ермак Тимофеевич, – прочувствованно сказал Машков атаману. – Спасибо, что на помощь пришел.

– Откуда здесь Борька? – мрачно поинтересовался Ермак, словно и не слышал слов благодарности.

– Да вот, словно из ниоткуда появился.

– Когда?

– Под утро уже. Когда поп нас будить начал, он уже тут был, – легко солгал Машков. – Я еще подумал, может, Ермаку чего понадобилось! И чего огольца прислал? Вот я и понял… что план прежний ты переменил. Ты ведь не бросишь друга старого на погибель…

Ермак смолчал. «Что сталось с Ванькой, – думал он печально. – Врет мне, предает своего же товарища лучшего ради огольца, с которым по ночам милуется. Если бы не был он Машковым, я бы ему шею сейчас точно свернул! Двенадцать лет вместе мы Русь топтали, от Волги до моря Черного, от степей ногайских до полей московских. И царь нас к смерти приговаривал, и охотились на нас, как на волков лютых, и всегда-то нам шкуру свою спасти удавалось. Эх, Ванька, Ванька, моли Бога, чтоб позволил он тебе в битве этой голову сложить. Не смогу я друга лучшего убивать-то…»