Басилевс - Гладкий Виталий Дмитриевич

Старик завернул панцирь в грязную циновку и скрылся в кустарнике. Савмак попытался ослабить узлы, но старый разбойник знал свое дело, и подросток в полном отчаянии затих, уставившись на вечернее небо.

Возвратился старикашка уже без панциря, с охапкой хвороста. Мурлыкая что-то себе под нос, он положил хворост возле костра, а сам вдруг исчез, будто провалился под землю. И только теперь, присмотревшись, Савмак заметил вход в землянку, замаскированный срезанными ветками.

– Ей, щенок, а ведь одежонка-то у тебя справная, – задумчиво пропищал старик, когда вернулся к костру. – И рост подходящий…

Пыхтя от чрезмерных для него усилий, он подтащил Савмака к невысокому столбу у озерка, судя по отпечаткам лошадиных копыт и навозу – коновязи, помог ему встать и привязал обрывком веревки. Затем, поочередно распуская узлы на руках и ногах пленника, снял с него куртку и брюки, оставив только исподнее. Взвизгивая от радостного возбуждения, старикашка переоделся, а свое тряпье швырнул Савмаку.

– Носи на здоровье… – гнусно захихикал он, доставая из котла кусок мяса.

Захлебываясь слюной, старикашка принялся резать мясо на мелкие кусочки и глотать его, почти не пережевывая. Время от времени он визгливо ругался, и, морщась, пробовал заскорузлыми пальцами гнилые, источенные годами зубы. Насытившись, старый разбойник удовлетворенно рыгнул и поплелся в землянку, откуда вскоре раздался булькающий храп.

Отчаяние прибавило Савмаку сил. Извиваясь ужом, он выскользнул из объятий веревки, которой был привязан к столбу – видно, старик не счел нужным затягивать узлы чересчур крепко. Затем, сторожко прислушиваясь к храпу разбойника, подросток, словно соломенный куль, покатился к затухающему костру.

Углей было еще много, и Савмак, не раздумывая, сунул связанные ноги в костер. Аркан вспыхнул сразу. Боль огненным кольцом охватила лодыжки, ударила в голову. Но, закусив губы до крови, подросток стоически ждал окончания пытки.

Наконец волосяные узлы превратились в труху, и Савмак, согнувшись в три погибели, извернулся, как ласка, и протащил связанные руки под ногами. Довершить начатое теперь не составило особого труда: где зубами, а где с помощью пылающих углей узлы на руках были развязаны.

Когда разъяренный Савмак выдернул старика из землянки наружу, как журавль лягушку из-под болотной кочки, старый разбойник с перепугу потерял сознание. Подросток не стал ждать, пока он самостоятельно придет в себя: отволок старика к озерку и бросил в холодную воду…

Вскоре старикашка, скуля, как побитый пес, валялся связанным возле костра, а изголодавшийся Савмак уплетал за обе щеки приправленную луком похлебку, закусывая вареной бараниной. Изредка он с довольным видом поглаживал переметную суму, где лежал панцирь, и поправлял подвешенный к поясу акинак.

Утолив голод и напившись из родника, Савмак принялся собираться в дорогу: наполнил водой маленький дорожный бурдючок, положил в суму остатки баранины и вяленую рыбу, найденную в убогом жилище старого разбойника. Тот лежал тихо, как мышь, и только его маленькие глазки посверкивали настороженно и зло, отражая пламя разгорающегося костра.

Вдруг тонкий периливчатый свист нарушил вязкую тишину южной ночи. Старик радостно встрепенулся, и коварная злобная ухмылка перекосила его морщинистую физиономию. И только теперь Савмак услышал топот многочисленных копыт, с неимоверной быстротой приближавшийся к балке.

Подросток, как испуганный олень, бросился бежать вверх по склону. Ему удалось выбраться из балки незамеченным. Он увидел, как человек пятьдесят всадников один за другим исчезали за тревожно шуршащей травяной завесой. Тая дыхание, Савмак лежа ждал, пока балка не примет последнего из них. Затем вскочил на ноги и побежал в глубь степи.

Аркан взвился в ночи и упал на плечи подростка совершенно беззвучно. Последовал сильный рывок, и Савмак рухнул на землю. А дальше… дальше в ушах только неумолчный шелест сухой травы и мерный приглушенный топот копыт быстроногого коня, тащившего его на волосяной веревке по вздыбленной равнине прямо в звездное небо.

ГЛАВА 5

Танаисский невольничьий эмпорий полнился истошными криками зазывал, руганью надсмотрщиков, спорами купцов и покупателей живого товара, звоном кандалов, в которые ковали степных номадов и угрюмых горцев, не желавших смириться со своей участью, плачем женщин и детей. Огромное пространство у стен Танаиса, окруженное навесами, где торговали разнообразной едой и напитками, было битком набито людьми, попавшими на это весьма известное в те далекие времена торжище по своей или чужой воле.